Юлия Монакова - По закону столичных джунглей

На пятую ночь Люськины нервы не выдержали. Алеся будила ее каждые полчаса — возможно, малышка плохо себя чувствовала и у нее никак не получалось надолго заснуть. Люська была совершенно измотана, и в ответ на очередное кряхтение, донесшееся из коляски, она просто не выдержала и разрыдалась.

— Я больше не могу… — шептала она. — У меня нет сил… Я устала, я хочу домой, к маме…

Алеся, поняв, что ее не спешат доставать из коляски и успокаивать, вторила громким ревом. А Люська все так же сидела, раскачиваясь на постели, и продолжала шептать, задыхаясь:

— Не могу… не могу… не могу…

В конце концов, обеспокоенный детским плачем, в дверь спальни деликатно стукнул Миша. Не дождавшись ответа, он зашел без приглашения и мгновенно оценил ситуацию — растрепанная плачущая Люська и голодный, тоже плачущий, младенец.

— Ну-ка, ложись в постель, — приказал он Люське. — На бок. Будешь кормить лежа.

— Как это? — растерялась та, привыкшая устраивать дочку на подушечке у себя на коленях, прежде чем давать ей грудь.

— Я покажу. Делай, что я говорю…

Люська послушно улеглась на кровати. Миша ловко подложил ей под бочок Алесю и таким же приказным тоном произнес:

— А теперь корми!

У Люськи даже не осталось сил стесняться. Она закинула одну руку за голову, а другой осторожно достала грудь из выреза ночной рубашки. Изголодавшаяся Алеся жадно присосалась к ней, зачмокала, закашлялась от торопливости…

— Спи, — приказал Миша.

— В каком смысле? А кормить?

— А ты спи и корми. Во сне, — терпеливо объяснил Миша. — Когда Алеська налопается, она сама отвалится, не перекормишь.

— Я так не могу… — засомневалась Люська, хотя ее голова, оказавшись на подушке, стремительно тяжелела, а веки неумолимо слипались.

— Ты не переживай за дочь, как она поест — я укачаю и переложу в коляску, — пообещал Миша. — Положись на меня.

Это были волшебные слова — Люська знала, что уж на кого-кого, а на Мишу всегда можно было положиться. Она закрыла глаза и через секунду уже дрыхла без задних ног. Как в пропасть провалилась.

Миша действительно уложил Алесю в коляску, когда та насытилась и сладко засопела. Более того — он просидел на краешке кровати радом с Люськой еще пару часов, периодически осторожно покачивая коляску, если малышка принималась во сне размахивать ручками. Под утро же, когда Алеся опять проголодалась, он вновь тихонечко уложил ее под бок Люське, и дочь благодарно зачмокала, сама найдя источник молока. Люська даже не пошевелилась, продолжая крепко спать, и на губах ее играла легкая счастливая улыбка — как у человека, который наконец-то получил то, что так долго хотел.

С этого момента Люська полностью перешла на совместный сон с дочерью, хотя до родов была твердо убеждена, что это непедагогично и дети не должны спать с родителями. Зато теперь, наконец, она стала хоть немного высыпаться. Страх задавить или покалечить дочку во сне ее не беспокоил — спала она чутко, как и все матери, и, заслышав первые признаки зарождающегося плача, тут же давала Алесе грудь. К тому же, переселившись в мамину кровать, Алеся и сама начала спать намного спокойнее. Она уже не поднимала Люську ранним утром, а вполне могла себе позволить понежиться в кроватке до девяти-десяти часов, ей было тепло и уютно в маминых объятиях.

Вскоре после этого Миша подарил ей слинг, и жизнь заиграла новыми красками. Отныне Люська могла спокойно заниматься своими делами (ну, кроме, разве что, душ принимать) — руки ее были свободны, а дочка — при ней. Она даже стала совершать вылазки в магазин за продуктами и памперсами. В общем, потихоньку они с Алесей притирались друг к другу. Правда, Люське до сих пор иногда казалось, что она примеряет на себя роль мамы — словно бы играет в куклы. Ей сложно было поверить, что это — навсегда, что в ее жизни уже ничего никогда не будет, как раньше. И, несмотря на то, что ее сердце периодически, как океанской волной, захлестывало горячей любовью к этому крошечному человечку, она все равно в глубине души считала, что всего лишь играет, притворяется, незаконно заняв чужое место.

Дочка получилась очень хорошенькой, удачно вобрав в себя лучшие черты Люськи и Димы. Глаза — зеленые, материнские, и волосы цвета светлого каштана. А кожа — смуглая, отцовская, матовая, и черные длиннющие ресницы, и соболиные брови… Люська любовалась этим маленьким совершенным личиком и не могла надышаться над своей крошкой, своим всемогущим божком.

Миша постоянно устраивал для Алеси забавные фотосессии. К примеру, когда днем малышка погружалась в сон, он моментально сооружал вокруг нее, спящей, волшебные декорации. Несколько тюлевых занавесок изображали облака, синее полосатое полотенце — море… Вокруг он раскидывал несколько крымских ракушек, в довершение водружал посреди «моря» игрушечный кораблик своего сына — и складывалось полное ощущение, что девочка нежится на берегу океана. Это было мило и забавно. Вообще, благодаря Мише маленькая Алеся с первых дней жизни обзавелась неплохим профессиональным портфолио, и Люська даже часто шутила по этому поводу — мол, это первый шаг в топ-модели!.. Сделал Миша также, несмотря на горячие Люськины протесты, несколько совместных портретов матери и дочери. Люська на этих фото выглядела удивительно — словно Мадонна с младенцем, этакая нежность во взгляде, плавность и одновременно хрупкость линии плеч, распущенные шелковистые волосы… Странно, но Люська, в глубине души никогда не считавшая себя красивой, не могла оторваться от собственных фотографий.

Между тем, в Москву пришла долгожданная осень. Жара и пыль постепенно сходили на нет, и Люська полюбила совершать многочасовые пешие прогулки, уложив Алесю в коляску. На свежем воздухе девочка спала крепче и дольше; если же она чувствовала голод, то Люська, достав ее из коляски, кормила тут же, на улице, прямо на какой-нибудь первой попавшейся скамейке. Разумеется, она прикрывала грудь от посторонних глаз большим павлопосадским платком, хотя не раз замечала, что многие кормящие мамочки в общественных местах не гнушаются выставлять свое хозяйство на всеобщее обозрение. Она не осуждала их, но сама так делать не собиралась.

Когда Алесе исполнился месяц, они закатили небольшую домашнюю вечеринку. Люська расстаралась и сделала торт — конечно, не сама испекла, но обмазала готовые коржи из кулинарии собственноручно взбитым кремом и проложила каждый слой кусочками бананов и киви. Все (кроме, собственно, именинницы) вырядились в клоунские колпаки и нацепили смешные красные носы, Никита развесил по стенам квартиры гирлянды из воздушных шариков и включил диск с песенками из известных мультфильмов. Алеся поначалу не узнала маму с круглым резиновым носом и испуганно расплакалась; вокруг нее тут же засуетились, закудахтали; Люська взяла малышку на ручки, и та, почуяв родной мамин запах, быстро успокоилась. Однако на фотографиях Алеся так и вышла с сурово насупленными бровями, недоверчиво взирающая на клоунский нос на мамином лице. Вообще, празднование прошло душевно и по-семейному. Ели торт и заказанную на дом пиццу (калорийно, но вкусно!), пили лимонад, разговаривали, смеялись…