Юлия Монакова - По закону столичных джунглей

Он легко приподнял ее и усадил на обеденный стол, а затем посмотрел ей прямо в глаза. «Ты правда этого хочешь?» — говорил его взгляд. «Да, хочу!» — смело ответила ему она — так же, без слов, одними только глазами. Тогда он расстегнул молнию у себя на джинсах. Через мгновение Люська уже обхватила его ногами, стремясь прижаться к нему как можно теснее, слиться воедино. Они любили друг друга неистово и страстно, как люди, измученные долгой жаждой, а затем припавшие к прохладному живительному роднику; которые пьют, пьют, пьют — и не могут напиться.

Они были так чутко настроены друг на друга — или просто чувствовали одинаково, — что даже к заветной вершине подошли одновременно, секунда в секунду. Хрипло застонали в унисон, и по разгоряченному потному телу каждого из них прошла крупная дрожь наслаждения.

Затем Миша обессиленно навалился на нее всем своим весом и на несколько минут затих. Она тоже молчала, обнимая его и слушая, как гулко стучит его сердце об ее собственную грудную клетку. Ей было хорошо, спокойно и как-то надежно в его объятиях. Хотелось, чтобы он никогда их не размыкал… Но он, в конце концов, отстранился и испытывающе взглянул ей в лицо. «Что мы теперь будем делать?» — говорил его взгляд. Люська понимала, что он ждет от нее каких-то особенных, сокровенных слов, которые тут же расставили бы все по местам, и стало бы ясно, как жить дальше. Но вместо этого она, оглянувшись назад, смущенно хихикнула, пытаясь шутить:

— Надо же, мы умудрились не разбить бутылку… И даже бокалы уцелели.

Мишин взгляд погас. Губы растянулись в вымученной улыбке.

— Да, в самом деле… — подтвердил он. Чтобы избежать еще большей неловкости, Люська робко пискнула:

— Можно, я первая пойду в душ? — и, когда он кивнул, быстро подхватила свою одежду и скрылась в ванной, только ее и видели.

Москва, 17 октября 2006 года

Миша с беспокойством оглядывался по сторонам, выискивая Люську среди толпы в зале ожидания «Шереметьево-2». Регистрация на рейс должна была вот-вот закончиться. Миша вздохнул. Ждать больше не имело смысла — они с Никой рисковали опоздать. Он звонил ей на мобильный, но она не отвечала. Либо была занята и не слышала, либо… просто не хотела его слышать.

— Да не расстраивайся ты так, Мишаня, — с жалостью сказала мать, от которой не укрылось его молчаливое мрачное ожидание. — Ну подумаешь, не явилась, принцесса — велика важность! Ей же от тебя только квартира и нужна была, а сам ты этой вертихвостке до лампочки…

— Перестань, — поморщился Миша. — Ты ее совсем не знаешь. Она не такая.

— Да все эти провинциалки строят из себя «не таких», а на деле у каждой всегда имеется шкурный интерес.

Миша вздохнул и потер виски пальцами.

— Послушай, — сказал он матери как можно мягче. — К твоему сведению… Я делал Люсе предложение. То есть фактически гарантировал ей и московскую прописку, и будущую жизнь в Париже.

Мама, не сдержавшись, изумленно открыла рот, а затем спросила со страхом:

— А… она что?

— Ты не догадываешься? — Миша горько усмехнулся. — Она отказалась. Так что, пожалуйста, больше ни одного дурного слова в ее адрес, хорошо?.. Пойдем, Ника, — сказал он сыну и поправил на нем теплую шапочку с помпоном. — Нам пора.

— Мы прямо сейчас полетим на самолете? Ура, наконец-то! — Ника подпрыгнул и принялся энергично помогать отцу, схватившись за ручку одного из чемоданов. Оставалось сделать всего несколько шагов и — прощай, Россия! Здравствуй, Франция… Мама захлюпала носом, прижимая к себе сына с внуком. Вдруг Мише послышалось, что кто-то окликнул его по имени. Он обернулся, обшаривая взглядом зал, но поначалу никого не увидел. В этот момент Ника дернул его за рукав.

— Пап, — радостно сказал он, — а вон тетя Люся бежит!

Но Миша уже и сам увидел Люську, которая торопливыми шагами приближалась к ним, осторожно придерживая на груди слинг-шарф с Алесей. Ника восторженно завопил и бросился ей навстречу, как маленькая проворная обезьянка. Люська, поспешно присев на корточки, обцеловала его личико, а затем, поднявшись, подошла к Мише.

— Прости, я опоздала, — виновато пробормотала она. — Сначала в издательстве задержали, а потом застряла в пути — по всей Москве пробки, неожиданно начался такой ливень…

— Действительно, какая неожиданность — проливной дождь в середине октября, — улыбнулся Миша, а затем перевел умоляющий взгляд на свою мать.

— Мамулька, милая, можно тебя кое о чем попросить? Вот буквально на пару минуточек возьми с собой Нику и… оставьте нас с Люсей одних.

Люська приготовилась к язвительным подколкам и ехидству от этой неприятной ей особы, но, к всеобщему величайшему удивлению, Мишина мама не только с легкостью согласилась, но еще и предложила ей:

— Давайте-ка мне вашу малышку, подержу пока… А то, небось, у вас спина уже разламывается.

Люська заколебалась на мгновение, хотя у нее действительно устала спина от нескольких беспрерывных часов слингоношения. Заметив ее сомнения, женщина засмеялась:

— Да не волнуйтесь, я прекрасно умею справляться с младенцами!

Люська осторожно сняла с себя слинг, передав удивленно таращившуюся на свет Алесю Мишиной матери.

Они остались с Мишей наедине — настолько, насколько возможно было остаться наедине в наполненном зале аэропорта. Но они не замечали сейчас этот шумный людской муравейник. Миша притянул девушку к себе.

— Я так боялся, что ты вообще не придешь… — тихо сказал он.

— Дурачок… — она уткнулась носом ему в грудь, а затем потерлась щекой о его рубашку. Он все пытался посмотреть ей в глаза, но она смущенно отводила взгляд. Боялась, что это всколыхнет в ней воспоминания о минувшей ночи. Теперь она знала, как его синие глаза могут темнеть от страсти; она помнила его прерывистое жаркое дыхание; она все еще ощущала на себе его руки и чувствовала под своими ладонями его худощавое, но сильное тело… Ей ужасно хотелось прошептать ему сейчас: «Мне было очень хорошо с тобой!» Но она постеснялась и промолчала.

Им вчера так и не удалось сказать друг другу ни слова после того, как Люська приняла душ. Едва она вышла из ванной, как заслышала в комнате дочкин плач. Она устремилась к ней, да так и растворилась в спальне до самого утра. В глубине души Люська надеялась, что Миша зайдет к ней — хотя бы для того, чтобы пожелать спокойной ночи. Но он не заходил. Она чувствовала, что ему неловко так же, как и ей. Но она ни о чем не жалела. Во всем теле ее разливалась приятная истома, хотелось нежиться в постели и ни о чем не думать… А утром Люська вышла из дома уже в семь утра, чтобы вовремя добраться до издательства, и Миша еще спал. Однако сейчас нужно было что-то говорить ему и не выдавать при этом своего смущения…