Юлия Монакова - Пойманные в city

Из блога Ольги Щелоковой (regenta)

Дима оказался совершенно прав: в Италии Люськин токсикоз исчез бесследно. Она уплетала так, что за ушами трещало, и сама дивилась своему обжорству. Какое же это было счастье — столь вкусно и разнообразно есть!..

На завтрак в ресторане отеля подавали местную выпечку (потрясающие теплые круассаны с шоколадом, булочки с вареньем, ванильные кексы), прошутто, яичницу, сосиски, питьевой йогурт и фрукты. Еще был ароматный бекон, нарезанный на тончайшие (с бумажный лист) ломтики, сложенные в несколько раз. Когда Люська попыталась развернуть этот «конвертик», то оказалось, что он представляет собой огромный круг.

На обед в любом кафе можно было заказать нежнейшую пиццу, тающую во рту. Люська поглощала кусок за куском и не могла остановиться. То, что она ела до этого в российских пиццериях, просто не имело морального права называться пиццей!

За ужином они с Димой лакомились пастой всех сортов: и пенне с несколькими видами сыра, и фарфалле с копченой колбасой и соусом из цукини и базилика, и спагетти с морепродуктами… Во второй их венецианский вечер Дима решил подшутить над Люськой и заказал пасту, выполненную в виде… крошечных пенисов. Они уплетали это произведение кулинарного искусства, давясь от смеха.

А знаменитые итальянские кондитерские с их восхитительными пирожными!.. Чего уж говорить о кофе — великолепный «Лавацца», конечно, был вне конкуренции. И мороженое, которое в Италии называлось красивейшим словом «джелато» — а кафе-мороженое, соответственно, именовалось «джелатерия». Люська до того разошлась, что даже позволяла себе вечером выпивать бокал вина — разве можно было уехать из Италии, не попробовав знаменитого Бардолино, и Вальполичелла, и Амароне!.. Вино являлось не банальным алкоголем, а своеобразным десертом. После ужина в ресторане им подавали маленькие сухарики с арахисом, которые полагалось макать в сладкое розовое вино и есть.

— Если наш малыш родится алкоголиком, я тебя убью, — шутливо грозил Дима.

— «Родившись, прежде чем крикнуть, выпил стакан водки», — цитировала Люська Чехова, и глаза ее смеялись. Давно она не чувствовала себя настолько счастливой, живущей в полную силу, дышащей полной грудью.

В саму Венецию Люська влюбилась с первого взгляда. С погодой несказанно повезло — несмотря на зиму, было солнечно и сухо; правда, довольно ветрено. Еще ей показалось, что, по сравнению с московским муравейником, венецианские улицы были практически пустынны. Однако Дима объяснил ей, что это затишье перед бурей — Венеция готовилась к ежегодному февральскому карнавалу; именно в это время сюда стекалось наибольшее количество туристов со всего света.

— Пару недель спустя здесь будет не протолкнуться, — сказал он. — Мы специально выбрали для съемок докарнавальный период, пока не начался весь этот ажиотаж.

Поселились они в «Луна Отель Бальони» на Сан-Марко. Это была одна из старейших гостиниц города — еще в двенадцатом веке она принимала рыцарей-тамплиеров, собирающихся в крестовые походы. Завтраки здесь подавали в гостиной, расписанной учениками великого венецианского художника Тьеполо. Чего уж говорить о самих номерах — у Люськи голова кружилась от подобной роскоши, и она все время боялась, что это ей только снится… Комнаты отеля были отделаны в старинном стиле, и, рухая вечерами на огромную кровать с золоченой резной спинкой под шелковым балдахином, Люська ощущала себя принцессой. «Нет, не прынцессой. Королевной!» — смеялась она про себя, вдыхая нежный аромат роз: каждый день в номере появлялись свежие цветы.

С террас открывался чудесный вид на собор Санта-Мария делла Салюте, а из окна номера отлично просматривался причал с табличкой «Servizio Gondole». Каждое утро Люська наблюдала, как молодой итальянец в шляпе с красной лентой, меланхолично навалившись грудью на перила мостков, терпеливо поджидает клиентов, желающих прокатиться на гондоле. Как-то раз он перехватил ее взгляд и, моментально преобразившись, расцвел в ослепительной улыбке, замахал руками в сторону окна и принялся выкрикивать что-то в духе:

— Белла рагацца!..

Люська уже знала, что это означает «красивая девушка», как знала и то, что итальянцы всегда очень открыто выражают свой восторг перед женщинами; только они орут и восхищаются не с целью познакомиться, а просто считают, что, если видят красотку, этого не надо скрывать — мол, и ему, и ей будет приятно. Однако этот бурный темперамент ее немного смущал. Хотя, конечно, итальянские мужчины были просто бесподобны — все как на подбор красивы, стройны и благоуханны. Люське льстило их внимание, и она даже шутливо сетовала в Димином присутствии, что явилась «в Тулу со своим самоваром». Но, разумеется, это были только слова — по большому счету, ей не был нужен никто кроме Димы, все остальные мужчины для нее просто перестали существовать. К тому же, большую часть ее мыслей занимала беременность, поэтому Люське было просто некогда заморачиваться всякими глупостями.

Пока Дима был занят на съемках, она гуляла по Венеции и просто наслаждалась жизнью. Однажды она даже слегка заблудилась среди узких старинных улочек. Поначалу ее ориентиром в центре города был мост Риальто, но, загулявшись, Люська не заметила, как потеряла его из вида. Впрочем, сильно испугаться она не успела, тут же обратившись за помощью к прохожему пареньку. Паренек как раз собирался закурить, но, увидев Люську, смутился и не стал этого делать. Он почти не понимал английского — сказал, что учил когда-то в школе, но уже все позабыл, однако на языке жестов им с Люськой удалось довольно-таки сносно объясниться. Люська ткнула пальцем в карту и назвала свой отель. Итальянец взял ее за руку — не как девушку, а как маленького ребенка — и так довел до гостиницы, хотя это было не очень-то близко. До самого отеля он так и шел, вертя сигарету в пальцах и стесняясь закурить. Довел, ласково улыбнулся Люське на прощание и удалился.

К слову, даже в отеле по-английски говорили только на ресепшене, а вот остальной персонал совсем ничего не понимал.

— В Италии вообще мало кто знает английский, — объяснил ей позже Дима.

— Мне кажется, я догадываюсь, почему, — улыбнулась Люська. — Просто их родной язык настолько красив сам по себе, что другие учить им банально не хочется.

Дима немного владел итальянским — сказались годы обучения в Гнесинке, где он разучивал партии из опер. Во всяком случае, объяснялся с местными он запросто, и его даже частенько принимали за своего — благодаря смуглой гладкой коже, темным глазам и волосам, белозубой улыбке. Пару раз на улицах с ним заговаривали по-итальянски, обращаясь с каким-нибудь вопросом. А в один из дней, катаясь с Люськой по Гранд-каналу и вяло отбиваясь от предложения гондольера спеть им серенаду (за дополнительную плату, разумеется), Дима не вытерпел и сам запел во весь голос традиционную «О соле мио». Шокированный гондольер разинул рот, впрочем, как и все, кто, проплывая мимо на гондолах и вапоретто, оказался поблизости. Дима дал маленький импровизированный концерт, исполнив затем и «Аве Мария», и «Карузо», и «Кон те партиро», и даже — контратенором — арию Париса из оперы Глюка. Гондольер кинулся пожимать Диме руки и бойко лопотал слова восхищения, а затем наотрез отказался брать плату за этот вояж.