Полина Поплавская - Танец страсти

В последние дни Малин все чаще посещали сомнения по поводу задуманного спектакля. Ей уже казалось, что ни одна из проведенных ею репетиций не была успешной. Актеры требовали конкретных указаний и, что еще хуже, конкретных объяснений. Почему именно это движение, а не другое. И не имело смысла утешать себя тем, что у нее не было такого авторитета, когда никому просто не приходит в голову задавать эти бессмысленные вопросы. Ведь даже у Бьорна, что бы он ни лепил, никто ничего не спрашивает — все молча следуют его режиссерским распоряжениям. Может быть, это потому, что он мужчина?

В работе Малин никогда не придавала серьезного значения разнице между полами. Есть женские партии, есть мужские. Ну и что? Есть роли для высоких и низкорослых, для худых и Не очень, для мягкой пластики и порывистой. Но теперь она задумалась — возможно, ей не хватает этой хватки, отношений секса, которые всегда использовал Бьорн: мужчину — подчинить, женщину — соблазнить, и тогда лишние вопросы отпадают сами собой…

Танцоры не понимали ее. Или не хотели понимать? Когда она показывала новые движения, они застывали, словно впадая в ступор, и она так и не могла прояснить для себя, отчего это происходит.

После трех часов репетиции, проведенной, по мнению Малин, впустую, все разошлись, а к ней подошла Кристин, еще не переодетая, с полотенцем на шее.

— Послушай, — усталым голосом, но довольно-таки требовательно сказала она. — У меня есть один приятель, который готов заниматься в свое свободное время съемкой твоей постановки. Я думаю, пусть он придет завтра?

— Зачем? — удивилась Малин. — Ведь еще нечего снимать. Ты же видишь, совсем ничего не получается.

— А тебе вообще когда-нибудь нравилось хоть что-то сделанное тобой? — вздохнула Кристин.

Малин усмехнулась.

— Фаршированная осетрина в соевом соусе. Та, которую я готовила на Рождество, помнишь?

— Такое не забывается, — засмеялась Кристин. — Что ж, ты не совсем безнадежна. Скоро надо будет везти в Северный музей демонстрационную кассету, а у меня через два дня гастроли, и, если я уеду, ты сама на это не решишься — получится, что зря столько времени всех морочила. Правда, пока мы танцуем без декораций, но я думаю, что это ничего…

— А я думаю, будет честнее всего, если я объявлю прямо сейчас, что у нас ничего не выходит, и перед всеми извинюсь.

— Ну уж нет! Ввязалась, так терпи. Кстати, я попросила этого парня снять не только спектакль, но и твои репетиции.

— А это-то еще зачем?

— Да уж не затем, чтоб лет через сто включить эти кадры в фильм о первых шагах знаменитого балетмейстера. Хотя, кто знает, — опять засмеялась Кристин. — Но моя просьба вызвана более прагматичными причинами.

— Какими? — Малин беспомощно посмотрела на подругу.

— Видишь ли… — Кристин стала серьезной. — Я бы хотела еще поработать сегодня. И завтра, и послезавтра, и пока буду в отъезде. Кое-что пройти, что ты показывала. Но… Для этого мне снова нужно все увидеть. А требовать от тебя показывать еще раз я не могу. Я же не зверь! А так приду домой, включу видик и вперед!

— Подожди… — Малин помотала головой. — Я ничего не понимаю… Ты что, не запомнила того, что я показывала? Ты же всегда все так быстро схватывала!

— Дело не в этом, — задумчиво проговорила Кристин. — Я хочу повторить не только движения. Я хочу попытаться… заразиться твоей страстью. Я не могу понять, как ты это делаешь. А понять необходимо, не мне тебе объяснять. Когда ты танцуешь, я чувствую, что должно быть. Но когда пробую сама, получается какая-то жалкая пародия. Ты понимаешь? Думаю, что у остальных такие же проблемы, — добавила она и осторожно взглянула на Малин.

— Но что же делать? — растерянно пробормотала Малин. — Разве видеосъемка поможет?

— Мне — да, — уверенно сказала Кристин. — Я хочу до тебя дотянуться. Потому что это не лезет ни в какие ворота: какая-то девчонка так меня обставила! — Она улыбнулась. — Я шучу, конечно. А может быть, и нет… Во всяком случае, то, что я хочу тебя догнать, это — правда.

— Но… — Малин совсем растерялась. — У меня ведь ничего не выходит…

— Да? — шутливо-озабоченно покачала головой Кристин. — Хм… Что же будет, когда у тебя начнет выходить?

— Кристин, прекрати издеваться надо мной!.. — Малин почувствовала, как внутри закипает совершенно неоправданное раздражение подругой, но ведь та явно была искренней! — Пожалуйста… — Она изо всех сил старалась взять себя в руки. — Я не знаю, что делать, а ты…

Кристин вздохнула и села в позу лотоса.

— Делай то, что делаешь, — сказала она, помолчав. — Скоро будут готовы декорации, так что назад дороги нет. Свенссон рисует потрясающий задник. Делай то, что делаешь, — повторила она. — И не торопись с результатом. Дай нам время. Имей терпение, в конце-то концов. Все мы тяжелы на подъем, когда дело касается чужого замысла. Но стоит пожить в нем, почувствовать его своим — и все изменится. Вот тогда-то ты и будешь пожинать плоды и… лавры.

Малин покачала головой. Она знала, что Кристин права. Но все ее существо противилось этой правоте. Никогда, никогда не получится у нее то, что она так ясно чувствовала и могла выразить — но только танцуя сама. Она не могла передать это другим, потому что этот страх, что жил в ветвях будущего Иггдрасиля, был только ее страхом, эти надежды на вечность — только ее надеждами. Как такое объяснишь? Вся ее серо-черная фантазия была не просто замыслом спектакля, это было отражение чего-то, что росло в ней самой. Нужно ли было звать в этот сумрачный мир других, если дорогу туда знала только она?

— Приводи своего приятеля, — пробормотала она после долгой паузы. — А что касается репетиций… Мне кажется, ты справилась бы и без видеосъемки.

Кристин на неделю уехала в Хельсинки, так что Малин требовалось собраться с духом и поехать в Северный музей самой. Но в понедельник выяснилось, что она приглашена на день рождения одной из танцовщиц. Облегченно вздохнув, в музей Малин не поехала. Во вторник она задержалась на репетиции, а когда вышла из театра, то обнаружила, что забыла демонстрационную кассету и возвращаться за ней поздно — все равно она не успеет ее отдать. Но на следующий день предлогов, чтобы и дальше откладывать поездку, не нашлось… Освободившись пораньше, девушка села в трамвай, который отвез ее на Дьюргерден.

Сердитая дама в приемной куратора взяла из рук Малин большой конверт и не глядя швырнула его в стол. Не отрываясь от своих бумаг, она осведомилась, все ли данные указаны, и скороговоркой напомнила, какие именно. Но Малин все не уходила, и тогда секретарша подняла на нее глаза, вежливо улыбнулась и сказала:

— Пожалуйста, идите, мы позвоним вам сами.

Малин вышла из музея и огляделась вокруг. За месяц, что прошел с того дня, когда она была здесь последний раз, Галерпаркен мало изменился, разве что в зелени деревьев стало больше желтых листьев. Малин нашла дорожку, по которой они с Юханом катили на велосипедах, и пошла по ней в сторону берега. Сейчас ей отчетливо вспомнилось все, что тогда произошло: два странных посещения музея “Васы” и ужас, который она пережила. После ссоры с Юханом в ресторане она все еще избегала общения с ним, хоть и считала уже, что погорячилась. Но все же Малин трудно было забыть ощущение обмана, которое осталось у нее после злополучного вечера в “Сладком лотосе”. Наверняка Юхан не хотел ее обидеть, он просто совершил глупость и теперь терзается — девушка видела, как он осунулся за этот месяц, а его лицо словно почернело. Теперь он даже казался старше своих лет. Но всякий раз, когда сосед появлялся поблизости, внутри у Малин срабатывала какая-то пружина, не позволявшая ей оставаться рядом с ним.