Ольга Дрёмова - Танго втроём. Ветренное счастье

— И что же ты пошла за такого дурачка, неужто не смогла отыскать никого умней? — в голосе Семёна появились непривычные колючие нотки, которые в другое время непременно насторожили бы Марью, но в эту минуту она не слышала ничего, кроме своей обиды.

— Не разобралась, вот и пошла! — сгоряча выпалила Марья.

— А теперь, значит, разобралась, — с ехидцей констатировал Семён.

— Да как же ты не можешь понять?! — от волнения на щеках Марьи проступил румянец, яркий, как ожог. — Когда какому-нибудь Петрову, Иванову или Сидорову что-то нужно, им достаточно сказать об этом тебе — и пожалуйста, дело сделано, но когда приходит время решать свои собственные проблемы, у тебя всегда находится какая-то страшно важная причина, которая не позволяет тебе это сделать! Я не могу понять, почему у того же Чернышова каждый год отпуск летом? Он что, особенный? — глаза Марьи сверкнули. — Почему Сильнов каждые полгода пользуется услугами заводской кассы взаимопомощи, Черняев оплачивает через профсоюз всего десять процентов стоимости путёвки, а Дементьев каждые два месяца берёт несколько дней за свой счёт? Почему, ну почему всем сотрудникам полагаются хоть какие-нибудь льготы, и только ты один ни в чём не нуждаешься?!

— Манюня, я не пойму, с чего ты так взбеленилась? У нас что, намечается конец света? — пытаясь замять неприятность, Семён ласково коснулся Машиных пальцев, но она резко отдёрнула руку. — Ну, хорошо, я понимаю, ты слегка расстроена тем, что вышло не так, как ты рассчитывала…

— Ах, слегка расстроена?! — громко возмутилась она, но, заметив, что какой-то пожилой гражданин на соседней лавочке с интересом наблюдает за этой сценой, происходящей среди бела дня прямо посреди Тверского бульвара, пошла вперёд и заговорила почти шёпотом. — Полгода назад у нас с тобой был уговор, что в июле, самое позднее — в августе, ты поедешь вместе со мной в Озерки, чтобы познакомиться с моими родителями, разве не так?

— Да, так, Машунь, но за последние несколько дней много чего произошло, — попытался вклиниться в поток Марьиной речи Семён. — Давай я тебе всё объясню…

— Что ты мне собрался объяснять, что?! — с горечью оборвала его Марья. — То, что мы с тобой расписаны уже почти два года, а мои родители ни разу не видели тебя в лицо?

— Но никто же не виноват, что буквально за день до нашей регистрации твоего отца прижало с сердцем и Анастасия Викторовна приняла решение остаться с ним в Озерках, — попытался оправдаться Семён. — Между прочим, я тебе предлагал перенести церемонию на месяц — другой, но ты сама сказала, что это не выход и нет никакой гарантии, что через месяц с Николаем Фёдоровичем не повторится то же самое, — аккуратно напомнил он.

— Можно подумать, что у моих родителей был один-единственный шанс увидеть зятя — на регистрации, — с горечью усмехнулась Марья. — Семён, мне надоело им каждый раз объяснять, по какой причине мы снова не приедем! Конечно, они искренне рады и за Чернышова, успевшего встретить свою тёщу на вокзале, и за племянницу Сильнова, родившую здоровую девочку весом в три с половиной килограмма, и за всех прочих твоих подчинённых, но общаться с мужем дочери только по телефону — это же ненормально! Ты не догадываешься, что мне надоело демонстрировать родителям твой святой лик на фотографиях?

— Маш, пожалуйста, прекрати истерику, — стараясь сдержаться, Семён откинул голову назад и глубоко вздохнул. — Я ни от кого не прячусь, и, если бы твои родители так уж сильно хотели со мной познакомиться, за эти два года они сами не раз могли бы приехать к нам в гости. Скажи, что страшного, если бы не мы приехали в Озерки, а они — в Москву? Я вообще не понимаю, из-за чего сыр-бор разгорелся.

— Ах, он не понимает! — Марья сочувственно всплеснула руками. — Да что тут понимать-то? В деревне всё иначе, чем в городе. Ты хоть раз подумал о том, каково моим родителям смотреть людям в глаза? Два года дочь замужем ни пойми за кем! Что же это за никудышный зять, если он до сих пор даже не удосужился показаться в доме тестя?!

— Конечно, я — никудышный! А что, предыдущий, этот ваш Кирюша, бросивший тебя ради Любки, твоей закадычной подружки детства, был намного лучше?! — сорвался с катушек Ветров. — Его в твоих обожаемых Озерках знали как облупленного, только что из этого вышло?! Одну он обрюхатил, на другой женился, а потом и вовсе от обеих мотанул на край земли!

— Не смей так говорить о Кирилле! — Марья побледнела. — Ты его не знаешь и не имеешь никакого права осуждать!

— Что, старая любовь взыграла?! — лицо Ветрова перекосились. — А что, может, тебе снова приползти к нему на коленях и просить его бросить твою подружку?

— Семён, ради бога! — от звона в ушах Марья не слышала собственного голоса. Разлетаясь разноцветными брызгами, перед глазами плясали радужные круги, похожие на мыльные пузыри.

— А что, он такой, он сможет! Ему перешагнуть через любую — раз плюнуть. Вот только вернётся ли он к тебе — это ещё вопрос! — в голосе Семёна послышалось неприкрытое злорадство. — Та, твоя подружка, ему хоть пацанёнка родила, а ты так пустышкой на всю жизнь и осталась!

— Не знала, что ты такой… — сжав кулаки и едва удерживаясь от того, чтобы не разрыдаться посреди людной улицы, Марья на несколько шагов отступила назад.

— Вот что я скажу тебе, Маша, — глядя в лицо жене, Ветров слегка прищурился, и его голос зазвучал едва слышно. — Я долго молчал, да, видно, пришло время. У любой реки два берега, но, как ни крути, метаться между ними всю свою жизнь ты всё равно не сможешь. Если ты всё ещё любишь Кирилла и не можешь его забыть, лучше уходи и не ломай жизнь ни себе, ни мне. Я устал чувствовать себя запасным. Если ты так и не сделаешь выбор, я уйду от тебя сам.

— Но… — ноги Марьи стали ватными.

— Ты хотела сказать: но Кирилл женат, — подсказал Семён. От слов мужа ноги Марьи подкосились, и, не в силах что-либо ответить, она только молча облизнула пересохшие губы. — Мне всё равно, как ты нас развяжешь, но терпеть всё это у меня больше нет ни сил, ни желания. Мне надоело, что твой бывший муж тенью стоит между нами. Либо ты вычёркиваешь из своей жизни его, либо я — тебя, больше вариантов не будет.

— Любочка, я бы, вэц-цамое, на твоём месте не стал бы так заноситься. То, что ты была какие-то там три или четыре месяца замужем за Берестовым, сейчас не имеет никакого значения, потому что, вэц-цамое, будь ты хоть Папой Римским, после кончины ты — нуль. Понимаешь, нуль без палочки, и больше ничего. Так что громкое имя твоего покойного покровителя тебе больше не поможет.

— Вадим Олегович, до конца рабочего дня остаётся всего двенадцать минут, а здесь перепечатки, как минимум, на час, — взглянув на объёмную папку, положенную боссом на середину её стола, Любаша подняла на Зарайского расстроенный взгляд и, стараясь скрыть неприязнь, заставила себя улыбнуться. — Зачем же мне задерживаться дольше положенного, если всё равно раньше завтрашнего утра эти документы вам не пригодятся? Может быть, будет разумнее сделать это утром?