Елена Янге - Предсказание по таблетке

Я положила свою руку на Анины пальчики. Они были вялые и холодные.

— Пойдем?

— Да, да! Конечно!

Аня потянулась к своей куртке, я — к кошельку. Мы оделись и, пожелав официантам счастливого Нового года, вышли из «Булошной».

— Вы мне ужасно помогли, Маргарита Владимировна! Мои мозги встали на место, и теперь я знаю, что делать!

«Мои мозги тоже постепенно встают на место, — подумала я. — Время от времени полезно получать по башке».

Мы остановились около моего подъезда.

— Ну что? С наступающим Новым годом!

— Да, да! — заторопилась Аня. — Я вам напишу по электронке.

Она побежала домой. Ее дом стоял метрах в ста от моего и считался элитным. Высокий забор из кованого железа, мощенный красной плиткой двор, клумбы с кипарисами и большие вазоны с экзотическим кустарником. Высокие окна в обрамлении причудливых лепных бордюров блестели на солнце, а массивные двери давали понять: в доме живут сливки общества. Помнится, проходя мимо, Олег Александрович сказал:

— Здесь живет российская олигархия!

Тогда в этой фразе мне послышалось презрение интеллектуала. Теперь же думаю, за ней пряталась элементарная зависть!

Плохо, когда тебя не ждут, еще хуже, когда в твоем доме живет чужой человек. О чем говорить? Куда спрятаться? Нет ответа. Знаешь одно: домой спешить нет никакого смысла. Подняв голову, я посмотрела на окна своей квартиры. Несмотря на то, что был полдень, в большой комнате горел свет.

«Не уехал! Не хочет уходить с насиженного места. А может быть, он стесняется своей матери?»

Я представила, как Олег, нагруженный вещами, появляется в квартире на Фрунзенской и говорит матери:

— Я вернулся.

Улыбка появилась на моем лице, и я пробормотала:

— Хорошенькая ситуация! Думаю, Татьяна Леонидовна не очень обрадуется возвращению единственного сына. Хотя, конечно, внешние приличия она соблюдет. Может быть, артистично всплеснув руками, даже воскликнет:

— Олежек, милый! Что случилось?

— Нам с Маргаритой некоторое время надо пожить врозь, — коротко ответит Олег и войдет в широкую прихожую, украшенную витиеватой вешалкой из красного дерева.

— Да, да, конечно! — воскликнет Татьяна Леонидовна.

Она обескураженно посмотрит на сына и величественно поплывет на кухню.

— Тебе заварить чай? — через некоторое время раздастся ее низкий голос.

— Если не трудно, — ответит Олег Александрович.

Со стороны может показаться: мать и сын рады друг другу, но я-то знаю, все это — игра. Татьяна Леонидовна — такая же эгоистка, как и ее Олежек. Она — театральный критик с сорокалетним стажем, и ее мир — это неспешные беседы о театре, актерах, около-артистических событиях. Она не умеет и не любит заниматься домашним хозяйством, поэтому уже в молодости решила эту проблему раз и навсегда: сначала работу по дому выполняла ее сводная сестра, жившая вместе с Татьяной Леонидовной и маленьким Олегом, затем — приходящая прислуга. Я уже давно заметила: мать Олега не любит, когда что-либо ограничивает ее свободу, и интеллигентно, но настойчиво сопротивляется этому ограничению. Мне кажется, с мужем она так и не жила. По рассказам Олега Александровича, его отцом был крупный партийный работник, сначала воевавший на Западном фронте, а затем попавший под последние репрессии Сталина. Однако я считаю, что рассказ о муже — это очередная легенда, придуманная Татьяной Леонидовной. Она всегда любила красивые позы и недосказанность.

— Тебе чай с лимоном или без? — спросит она Олега, чтобы заполнить затянувшуюся паузу.

— Хорошо бы с лимоном, — ответит он из своей комнаты.

Увидев, что книги стоят не на своих местах, Олег поморщится и двумя пальцами поднимет с кресла материнскую шаль.

— Можно подумать, в квартире мало места, — проворчит он.

— Так что же, собственно, произошло? — спросит Татьяна Леонидовна.

Она поставит на журнальный столик стакан в металлическом подстаканнике и вопросительно посмотрит на сына. Тонкая золотая оправа блеснет в луче, идущем от бра, а выцветшие глаза, увеличенные очками, обиженно моргнут.

— Ничего! — коротко ответит Олег Александрович. — Просто я решил некоторое время пожить дома.

— А как же Маргарита?

— Не понял!

— Что будет с ней?

Конечно же, до меня Татьяне Леонидовне нет никакого дела, но мысль, что Олег будет жить дома, наэлектризует ее до предела. Она быстро прикинет, что сына надо кормить, обстирывать; с ним надо разговаривать: не раз в неделю, а каждый день. Последний момент ее встревожит больше всего. Несмотря на то, что Татьяна Леонидовна любит поговорить, думаю, она бы не хотела, чтобы ее постоянным собеседником был Олег. Во-первых, он — человек немногословный, и разговор пришлось бы тащить на себе. Во-вторых, последнее время она предпочитала театральным темам разговоры о диетах, холестерине, гомеопатии. Однако Олег медицинских разговоров не выносил, и, предвидя молчаливые вечера, Татьяна Леонидовна заранее беспокоилась.

В свое время она еще тешила себя надеждой, что сын будет опорой в ее старости. Теперь же подобных иллюзий не питала, так как давно заметила, что Олегу не свойственно даже элементарное чувство сострадания.

— Не могу понять, — как-то сказала она мне. — Откуда у него такая презрительность?

Помнится, я стала защищать Олега Александровича:

— Что вы! Какая презрительность! Это всего лишь защита собственного «Я». Поверьте мне, как педагогу. Многие дети тоже демонстрируют холодное равнодушие, они даже позволяют себе презрительные замечания в адрес взрослых. Однако, как правило, за этими фразами прячется незащищенность и ранимость. С возрастом это проходит.

— Я же никаких изменений не вижу, но за добрые слова спасибо!

— Не вижу повода для беспокойства, — отвечала я. — Думаю, занятия наукой требуют мобилизации всех сил, вот поневоле Олег и отходит от житейских проблем.

— Может быть, ты права! — восклицала Татьяна Леонидовна.

Как и любая мать, она готова была поругать и тут же оправдать своего ребенка.

— Олег очень талантлив! Он уже с детства демонстрировал склонность к логике и математике. Второе мне всегда импонировало, а первое… Признаюсь, мне было не по себе, когда Олег подходил и начинал критиковать моих знакомых. Он раскладывал сказанное ими по полочкам и делал ошеломляющие выводы. Временами его острый ум помогал мне понять то скрытое, что прячут театральные деятели за улыбками и любезными фразами. Иногда же мне хотелось убежать и закрыть уши!

Она доверительно смотрела на меня и продолжала уже шепотом:

— Как вы знаете, я критик, следовательно, по долгу профессии обязана мыслить критически, но все должно быть в определенных рамках. Олега же, к сожалению, постоянно заносит. Видимо, поэтому он так одинок. Люди не любят критики, а если и допускают ее, то чуть-чуть.