Кира Буренина - Свет в твоем окне

Лаборатория собиралась отметить пятилетие своего основания. Готовились доклады и статьи. Собирались статистические данные. Уже направлялись поздравительные адреса от заказчиков и конкурентов — консультационных центров и лабораторий, занимающихся сходными проблемами.

— Сонька, что там у тебя за каша заваривается? — прошамкал однажды в телефонную трубку ее учитель и наставник Бронштейн Яков Яковлевич. — Говорят, какой-то Фролов предлагает частные услуги консультанта оргразвития фирм и при этом заявляет о праве использования всех твоих лицензированных материалов! Разберись, голубушка! Что-то не припомню я у тебя такого сотрудника.

Соня медленно положила трубку на рычаг. Каков! Украсть ее материалы! Ее заказчиков! А она-то уши развесила!

— Женя, пригласите ко мне Фролова, — попросила она лаборантку.

Через пять минут в кабинет вошел Андрей.

— До меня дошли сведения о вашей частной практике, — грозно начала завлаб.

Ее помощник растерянно улыбнулся:

— О какой?

— Не делай из меня идиотку! — загремела Родионова на весь кабинет. — Как ты смел, мальчишка! Думаешь, околпачил старую дуру!

— Да объясни, в чем дело!

— Не прикидывайся невинной овечкой! «Организовать фирму»! «Обеспечить консалтинг»! Слов понабрался каких. Ты пулей вылетишь отсюда, пулей!

Тяжело дыша, Софья рухнула в кресло. Фролов больше для нее не существовал. Внутренний холод сковал все внутри, словно сильный мороз полынью на реке.

— Единственное, что я могу для тебя сделать, — не разглашать подробностей твоего увольнения и дать тебе уйти по собственному желанию. Все. Уходи.

Она отвернулась к окну. Андрей обошел стол, развернул кресло Софьи и, низко склонившись к ней, отчетливо сказал:

— Я ни в чем не виноват перед тобой. Это — чудовищная ошибка. Потом будешь жалеть, Соня.

— Не смей меня шантажировать! — взвизгнула Родионова.

Вся лаборатория гудела. «Профессиональная этика почитается даже среди жесточайших конкурентов», «Так обмишуриться с молодым сотрудником!», «Родионова переборщила со своей любовью», — порхал недоброжелательный шепоток. Скандал набирал обороты. Молодой человек пытался оправдаться, он поджидал ее в коридорах и у кабинета — Соня проходила мимо него, как мимо шкафа. Фролов звонил ей домой — она бросала трубку. И юный, подающий надежды лаборант, осенняя любовь завлаба, с треском был выброшен из лаборатории.

Круги на воде разошлись и исчезли. Появились новые заботы, новые проекты. Нет-нет да вспоминал кто-то в курилке: «А помните, когда еще здесь был Фролов…» И опасливо оглядывался — не слышал ли кто? После увольнения Фролова в лаборатории составили суровые приказы о повышении дисциплины труда, о внутреннем распорядке и тому подобное.

— Разгулялась мать-начальница. Обжегшись на молоке, дует на воду, — жаловались сотрудники.

Сама Софья изменилась. Она перестала посещать театры и концерты. Стала много курить. Мало улыбалась. Редко шутила.

— Меня интересуют только факты, — жестко повторяла она, закуривая очередную сигарету.

Задержавшись допоздна в лаборатории, перелистывая старые материалы, Софья наткнулась на листок из обычной школьной тетрадки, забытый кем-то в папке. Вчитавшись, Соня почувствовала, как кровь прилила к голове и маленькие молоточки застучали в висках. Это был план устранения Андрея Фролова из лаборатории, вернее, его краткий сценарий. Всплыли события недавнего прошлого — как она бушевала, как кричала, раздираемая обидой за обманутую любовь, как стоял он перед ней, пытаясь что-то возразить, как царственно указала она ему на дверь. «Кому же ты так помешал, Андрюша?» — с раскаянием спросила себя Соня. Она осторожно вынула листочек из папки, поднесла близко к глазам. Рука, державшая листок, задрожала. Завлаб горько покачала головой и с силой скомкала ненужную теперь улику.

Надвигалась холодная, беспощадная зима.

— Комплект? — спросил водитель автобуса, грузно плюхаясь на сиденье, и двадцать восемь глоток дружно рявкнули: «Complete, ОК!»

— В гостиницу! — скомандовала Настя, устало откидываясь на спинку сиденья. По закону подлости именно ее сиденье не опускалось назад, заснуть не удавалось, и Настя внезапно обнаружила в себе умение наблюдать за жизнью города из окна автобуса. Она не просто пялилась по сторонам, а могла из мельчайшей детали придумать целую жизнь. Изможденные женщины с сумками в очереди, мужики с банками пива у ларьков, толпа у замусоренных павильонов автобусных остановок, даже бродячие собаки вызывали в Насте смутные ассоциации, из которых раскручивалась на удивление ясная и стройная система, именуемая «жизнью». Это было удивительно, тем более что писательскими талантами Настя никогда не блистала. Может, просто сказывался опыт многолетней работы с людьми. Профессия переводчика таит в себе всегда много неожиданного, предлагает такие ситуации, что даже самым искушенным умам не представить. Вот сейчас они опять опаздывают на ужин, опять усталые официантки будут швырять на стол тарелки с давно остывшим мясом с картошкой — дежурным блюдом ресторана «Русь» в самой шикарной гостинице в заштатном городишке. Это значит, что снова надо будет заискивающе, ласково улыбаться, чтобы обслужили поскорее, чтобы кофе подали всем, а не в зависимости от личных симпатий официанта тому или другому. Стыдно. Сколько лет прошло, индустрия сервиса в Москве расцвела пышным цветом, а здесь, в глухой провинции, обслуживание осталось на доперестроечном уровне. Шокированные иностранцы, видя расстроенное лицо Насти, в ответ сами начинали успокаивать ее и даже приводить отрадные факты из жизни гостиницы «Русь»: кому-то положили целый кусок мыла, кому-то дали большое банное полотенце, а кому-то улыбнулась горничная.

— Настья, о чем мечтаешь? О любимом? All right? — хлопнул Настю по плечу темнокожий Пол.

— All right, — ответила Настя, а про себя желчно повторила: «О любимом, как же. Где он, этот любимый? Ищи его свищи!»

И повеяло в светлый сентябрьский вечер холодной февральской стужей. Тогда Настя разошлась с Игорем. «Какие же мужики подлецы, Господи!» Не может Настя бросить свою работу, ну хоть режь ее: втянулась. Привычка, люди, встречи, проводы, соревнования, проблемы — все это составляло большую часть Настиной жизни, а теперь это — единственное, что у нее осталось. Сначала ей казалось, что Игорь шутит, а потом, когда разобралась, — страшно стало. Не забыть перекошенного лица и крика: «Кто знает, с кем ты там по гостиницам шляешься, что ты там у своих иностранцев нашла, раз уж так приклеилась к ним! Сидела бы в Москве, на фирме вкалывала! Нет, тебе обязательно надо мотаться по всей стране».