Кира Буренина - Свет в твоем окне

Вот так. А она-то, дура, верила в любовь — светлую и радостную, в верность супружескую. А Игорек ее, «пока она там по гостиницам», и Ленку, ее подругу, к себе водил, и с работы своей, и к соседке Верке прикалывался. Так и разошлись. Штамп в паспорте стоит, но на самом деле она не мужняя жена нынче, а просто одинокая баба Настька Волкова двадцати восьми лет от роду, переводчик протокольного отдела Спорткомитета.

Родной отдел, дом, где разбиваются сердца, сколько с тобой связано, плохого и хорошего, веселого и грустного. Покалеченные судьбы, счастливые судьбы — всех объединил под своим крылом, утешил. Когда Настя разошлась с Игорем, только «протокол» помог ей встать на ноги. Методы здесь суровые, но эффективные. В сорокаградусный мороз в Абакан повезла она баскетболистов. И за хлопотами, билетами, гостиницами, переговорами забылось ее горе-тоска. Вернулась совсем другим человеком, в Шереметьеве плакали американцы, прощаясь с ней, надарили кучу подарков, в гости приглашали. До сих пор у нее духи «Шанель № 5» — шикарная женщина!

Время половина седьмого, а они все в пути. Сегодня ужина не жди, это точно. Придется отдариваться, умасливать мэтра, официантов. Почему у нас все так убого?

Резкий толчок, скрип тормозов вернули Настю из мира грез в мир реальности. За окном высилась уродливая махина гостиницы «Русь» с криво прибитым щитом над входом «Привет участникам соревнований по волейболу!».

— Get off, — по привычке скомандовала Настя и окунулась с головой в кучу проблем, сложностей и неурядиц. За ужином пришлось расстаться с фирменной зажигалкой, после ужина побегать в поисках средства от тараканов, одолевших группу, — нашелся только «Дихлофос». Она так устала, измоталась, хоть язык на плечо вешай. Настя долго ворочалась без сна на бугристом матраце в своем номере.

На следующее утро Настя опоздала к завтраку. Вся группа толклась в холле, беспомощно оглядываясь по сторонам. «Вот черт, не могут сами подняться на второй этаж да сесть за стол!» — выругалась про себя Настя. Когда запыхавшаяся переводчица поравнялась со своими подопечными, раздался шквал аплодисментов, и сияющий, благоухающий дорогими духами тренер команды вручил Насте огромный букет роз лимонного цвета.

«И где они только их достали?» — удивилась про себя переводчица.

— Мы тронуты, — начал говорить тренер, — вашим изумительным отношением к своим обязанностям. Кроме того, вы необыкновенный человек и очаровательная женщина. Золотая медаль нашей команды — это и ваша медаль. Мы жили здесь, в самом сердце России, а чувствовали себя как дома… Примите эти цветы в знак нашей вечной признательности.

И ошарашенную, раскрасневшуюся Настю бросились обнимать, тормошить, целовать. Она видела горящие глаза, слышала слова благодарности, впитывала в себя добрые ласковые улыбки. Ей казалось, что все проблемы улетели куда-то далеко-далеко, она чувствовала себя как человек, который хорошо потрудился, а теперь радуется, что работа удалась.

«Только ради этого и стоит жить, — повторяла про себя Настя, — ни за что не брошу эту работу. Иначе что мне останется?»

…А действительно, что?

Мама без конца твердит, что до выпускных экзаменов осталось два месяца, что надо думать об учебе, об университете, куда я собираюсь поступать… Но я думаю только о нем, о Михаиле Николаевиче, самом замечательном мужчине на свете.

Еще, кажется, Руссо писал о том, что нет лучше ситуации для возникновения «нежных чувств», чем те, где есть учитель и ученица; пациент и врач. Я убедилась в правильности слов забытого французского классика. Слава Богу, я ничем не больна, поэтому врачей в моем ближайшем окружении нет. Но я влюбилась в своего репетитора по математике. С кем мне поделиться этим чувством? Подруги не поймут, буду хихикать или без конца острить. Родители просто прекратят занятия или наймут мне другого учителя. А это будет равнозначно катастрофе! Однажды я услышала, как мама в телефонном разговоре со своей подругой назвала его неудачником.

— Кандидат физтехнаук, завлаб какого-то НИИ, так он и остался не у дел. Ходит по урокам, пишет дипломные работы, скатывается все ниже и ниже. Одним словом — неудачник!

Надо заметить, что для моей мамы нет хуже человеческого порока, чем отсутствие удачи.

Ему тридцать пять лет, он женат, у него двое маленьких детей. Ну и что? Я же не собираюсь отнимать его у семьи. Ведь он даже не догадывается о том, что я в него влюблена. Моя любовь тихо омывает его, как бескрайнее море пустынный остров, не принося ни бурь, ни разрушений. Кстати, чтобы заслужить его лишнее слово похвалы или улыбку, я стала очень прилежно заниматься, сидеть над проклятыми задачами до полуночи. Мой учитель улыбается редко. Зато когда улыбка появляется у него на губах, в глазах орехового цвета сверкают искорки. Как у тигра. Сам он небольшого роста, но все в нем так пропорционально, что он мне напоминает японскую статуэтку нэцкэ. Как видите, моя влюбленность очень похожа на тихое помешательство — и со стороны не заметно, и самой себе не страшно.

Сегодня у нас очередной урок. Михаил Николаевич долго разоблачается в прихожей, снимая и встряхивая свою видавшую виды куртку-«пилот» и шарф, шаркает коричневыми разношенными ботинками по коврику. (Почему-то он носит эти коричневые ботинки под серый костюм.) Потом учитель берет свой «дипломат» и направляется в мою комнату. В дверях стою я, с нетерпением ожидая того момента, когда он мне скажет: «Здравствуйте, Тамара» — и улыбнется. Тогда я затаиваю дыхание и гляжу, как искры сверкают в его тигриных глазах. Конечно, я как-то отвечаю на его приветствие — ведь я девушка воспитанная, и мы садимся заниматься. Михаил Николаевич выуживает из своего огромного «дипломата» учебник по тригонометрии и маленький блокнот. Больше в «дипломате» ничего нет. Разве что иногда газета «Из рук в руки». Мне очень важно и интересно все, что касается моего учителя. Мы начинаем урок, я решаю задачи, слушаю объяснения, а какая-то маленькая часть моего мозга изучает руки учителя — небольшие, немного вялые, с обручальным кольцом на пальце. Блеск кольца отвлекает мое внимание, потому что я начинаю представлять себе жену Михаила Николаевича, его детей. Мне чудится, что я превращаюсь в невидимку, прокрадываюсь к нему в квартиру и вижу его в окружении семьи, слышу счастливый смех детей, радостное щебетание жены. Иногда я представляю себе, что у меня есть маленький «жучок» — микрофон, который я втыкаю в лацкан его пиджака, и тогда я слышу, как Михаил Николаевич проводит свой день… Фантазируя, я становлюсь невнимательной, и недоуменно сведенные угольные брови на переносице учителя приводят меня в чувство. Я возвращаюсь к принципам сечения и охотно рассекаю различные фигуры в пространстве. Время бежит быстро. Маленький будильник у меня на столе равнодушно отрезает время, отведенное для урока. Ровно через полтора часа Михаил Николаевич поднимается со стула, прячет учебник и блокнот в свой полупустой «дипломат» и прощается со мной. Это — первое прощание. Я провожаю его до прихожей, где мама вручает ему деньги. Он коротко кивает и небрежно засовывает их в карман своего «пилота». Я все еще в прихожей, жду, когда он скажет лично мне «До свидания, Тамара» и тигриные искорки снова вспыхнут в его глазах.