Кира Буренина - Свет в твоем окне

Жанна с силой выдохнула дым:

— Харизма.

— Ну да, обаяние власти, — согласилась Алиса и потрогала место удара: — Хорошо бы снег приложить…

Затушив окурок, Жанна поднялась из-за стола:

— Нам пора! Одевайся!

— Завтра мы снова работаем на улице? — с ужасом спросила Алиса, выходя на мороз.

— Завтра в программе парочка заседаний, а к вечеру состоится брифинг для прессы. Послезавтра выезд в район на птицефабрику. Вот где придется побегать, холодно не будет! Пойдем, «Дело для всех»!

И потом, и во время следующей встречи Президента с прессой Алиса честно старалась оказаться как можно ближе к нему, чтобы не упустить ни единого слова. К вечеру она отправила в редакцию специальный репортаж, а на следующее утро уже была на боевом посту, полная твердой решимости удержать свое место в группе журналистов. Как и ожидалось, опухоль на глазу за ночь спала, а краснота приобрела лиловый оттенок. Президент все так же двигался своей стремительной походкой мастера боевых искусств, с удовольствием разговаривал с людьми на улицах. Этот человек умел владеть вниманием людей, не важно, в каком количестве и настроении они здесь собрались, он умел быть таким разным — легкий полупоклон, полуулыбка, движение руки навстречу, а через секунду шаг назад, обозначение дистанции, серьезный взгляд, твердо сжатые губы.

В последний день, во время посещения птицефабрики, где Президент был более раскован, он дольше обычного задержался у группы журналистов, а потом, отыскав взглядом среди них Алису, с сочувствием спросил:

— Как, болит?

Алиса уловила в его глазах легкие смешинки и улыбнулась в ответ:

— Пройдет.

Молодые плечистые ребята из службы безопасности Президента снисходительно слушали этот диалог — цветущий всеми оттенками лилового фингал на лице журналистки уже примелькался, и два дня они беспрепятственно пропускали ее на все президентские мероприятия.

«Хорошо, что все кончается», — думала с закрытыми глазами Алиса, блаженно откинувшись на спинку сиденья в теплом, невероятно уютном салоне самолете. Жанна работала — что-то слушала в наушниках, перематывала пленку, делала пометки в блокноте.

— Кхе-кхе…

Алиса открыла глаза и тотчас же сузила их от злости: над ее головой навис тот самый оператор, бесцеремонно наградивший ее фингалом в первый день! Алиса уже знала, на каком телеканале он работает, что его зовут Леша и что он состоит в президентском пуле уже два года. При каждой встрече с ним журналистка старалась сделать презрительное выражение лица. Сейчас она была не готова к контакту, и лицо у нее выглядело растерянным.

— Алиса, — Леша улыбнулся, — не обижайся. Все бывает в жизни. Хочешь, двинь мне сейчас по физиономии чем-нибудь тяжелым, я не обижусь. Только работа — это святое, а ты мне прямо под объектив полезла, всю картинку испортила! На, чтобы у нас был «Миру — мир!». — И он протянул ей плитку шоколада «Слава». — Это чтобы ты прославилась.

Алиса смущенно приняла подарок.

— Спасибо, Леша. Я не обижаюсь. Можно сказать, ты меня визитной карточкой наградил — СБП пропускала везде не глядя.

— Увидимся еще! — кивнул ей Леша и отошел к своему месту.

Жанна насмешливо смотрела на сидевшую в кресле соседку, все еще сжимавшую плитку шоколада в руке.

— Ну, она толкнула Алису в бок, — угощать собираешься? Я же с тобой как курица с яйцом носилась, а ты…

— Да, конечно, Жанночка, угощайся. — Алиса развернула хрустящую фольгу. — Как ты думаешь, только не смейся, — вот на этой птицефабрике Президент спросил, не болит ли у меня глаз. Это потому, что у него память хорошая, да?

— Нет, это потому, что он в тебя влюбился! — фыркнула Жанна, засовывая полоску шоколада в рот. — Одно хорошо — тебе наша работа понравилась. Так что плюй на свои «Семейные традиции» и давай с нами. Будешь в Кремль ходить и по регионам ездить.

— Ты что! — испугалась Алиса. — Второй такой поездки мне не пережить!

Расставание в Домодедове получилось грустным. Алиса с тоской посмотрела вслед ребятам, загружающим в машины оборудование, помахала Леше, расцеловалась с Жанной.

— Чудная ты, — грустно улыбнулась Жанна, и ее лисья мордочка смешно сморщилась. — Но не теряйся, ладно? Я тебе позвоню. И ты мне звони, слышишь?

Алиса кивала и растерянно оглядывалась в поисках машины от редакции «Дело для всех». Ласков клялся прислать шофера во что бы то ни стало. Когда запасы терпения истощились, чихающий красный «жигуленок» подкатил к ней, и знакомый водитель Гоша принялся с места в карьер рассказывать об аварии, случившейся на Кольцевой дороге и задержавшей его. Гошина болтовня действовала успокаивающе. Подъезжая к Москве, Алиса ощущала, как она возвращается в свое привычное состояние, и восторженность, владевшая ею во время поездки, осталась где-то там, в Домодедове.

Вечером, распрощавшись наконец с главным редактором «Дела для всех», произнесшим в честь Алисы прочувствованную речь с концовкой типа «Мы тебя никогда не забудем», она попросила водителя отвезти ее не домой, а к Артемьевым.

— Ты откуда? — изумился Влад, открывая Алисе дверь. — И не позвонила, и не предупредила. Проходи, давай сумку. Боже, какая тяжелая!

— Я из командировки.

— Мило. Ты сама себя посылаешь в глубинку для репортажей в свои «Семейные традиции»?

— Почти угадал. Я была в глубинке, но только в составе президентского пула.

— Ну, теперь, Леонид, держись. — Владислав озабоченно кивнул и ироничным тоном, которым говорил только с Алисой, притворно ужаснулся: — У нашей журналистки теперь связи в Кремле! Синяк под глазом того стоит.

Они сидели на кухне, пили чай, Алиса только что закончила рассказывать о своей поездке.

— И зачем я только тебе все разболтала, — злилась она, — теперь ты меня изведешь!

— Правда, Владик, — вступился за Алису Леонид, — что ты к ней пристал?

Владислав взлохматил свою шевелюру:

— В этом доме все против меня, даже родной брат! А я из него звезду сделал! Тут еще одна кремлевская звездочка зажглась поблизости, и мне, убогому, нет среди них места! — дурашливо заголосил Артемьев.

— Влад! — одернула его Алиса. — Всему есть предел!

— Да, — кивнул он и проводил взглядом Леонида, умчавшегося говорить с очередной девушкой по телефону, — я знаю, я бываю невыносим, ты меня извини.

Он взял руки Алисы в свои и, глядя ей в глаза, серьезно и Даже торжественно произнес:

— Алька, я ужасно боюсь, что ты однажды уйдешь от меня и не вернешься. Я так боюсь, что даже не могу иногда писать.

— Ну что ты, Владик. — Она высвободила правую руку и поправила ему прядь, упавшую на лоб. — Я ведь здесь, рядом.

— Я знаю, что я невозможный человек: у меня тяжелый характер, вспышки раздражения и молчаливости, — уже несколько капризным тоном продолжил Артемьев, — но ты пойми, я — писатель, я живу жизнью героев, каждый раз умираю с ними…