Диана Гэблдон - Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы [litres]

– Ты же девушка, – веско заметил Уильям. – Ты не можешь мочиться в окно.

– Так зрелищно не могу, – согласилась она. – Но шлюхи порой выплескивают ночной горшок прямиком на прохожего. Случайно или намеренно… А, ладно!

Она пожала плечами, принесла из-за ширмы вышеупомянутый сосуд и вывернула его за окном. В ответ на новую порцию брани высунулась по пояс, выкрикнула парочку заковыристых оскорблений (любой армейский сержант расплакался бы от умиления) и наконец захлопнула ставни.

– Раз уж меня выдерут, так хоть за овцу, а не ягненка, – припомнила она старую поговорку, вновь беря Уильяма за руку. – Пошли спать, а?

– Это только в Шотландии дерут овец, – невпопад сообщил Уильям, послушно шагая вслед за ней. – Может, еще в Йоркшире. И в Нортумбрии.

– Правда? Слушай, а капитан Харкнесс ведь откуда-то из тех мест, да?

– Разве? – Уильям плюхнулся на кровать, и комната опять завертелась перед глазами. – Нет, я бы сказал, он из Девона, судя по… судя по говору, – завершил он, обрадовавшись, что вспомнил нужное слово.

– В любом случае, в Девоне тоже есть овцы.

Арабелла-Джейн принялась расстегивать ему рубашку. Он поднял было руку, чтобы ей помешать, но только бессильно махнул.

– Много овец… – пробормотал он. – В Англии их целое полчище.

– Боже храни королеву, – буркнула женщина, не отрываясь от своего занятия.

Последняя пуговица проскользнула в петлю, и легкий сквозняк прошелся по волоскам на груди.

Уильям наконец вспомнил, почему хотел ее остановить, но женщина уже лизнула сосок, так что ему не оставалось ничего иного, кроме как положить руку ей на голову. Удивительно теплую, как ее дыхание. И пальцы, которые умело обернулись вокруг мужской плоти.

– Нет, – пробормотал он спустя целую вечность, хотя на деле прошло лишь несколько секунд. Уильям – не без сожаления – взял ее за руку, не давая двигать пальцами. – Я ведь… обещал. Что не трону тебя.

Однако женщина его не отпускала, глядя снизу вверх с крайне озадаченным видом, это было заметно даже в тусклом свете, сочившемся сквозь ставни.

– Если зайдешь слишком далеко, я просто скажу «хватит». Хорошо? – предложила она.

– Нет, – повторил он, изо всех сил пытаясь сосредоточиться. Отчего-то было крайне важно, чтобы женщина его поняла. – Дело в чести… В моей чести.

Она фыркнула: то ли насмешливо, то ли раздраженно.

– Может, о чести стоило подумать прежде, чем являться в публичный дом? Или тебя силой приволокли?

– Я пришел с другом, – напыщенно пояснил он. Женщина по-прежнему не убирала руки. – И не за этим. Я хотел…

Слова, родившиеся было в голове, вдруг пропали, оставляя взамен одну лишь пустоту.

– Давай потом расскажешь, чего ты хотел? – предложила она, и Уильям с удивлением обнаружил, что у нее две руки, и вторая столь же умела.

– Мадам, отпустите… – Черт, как же оно называется? – Отпустите мои яички!

– Как скажете, – заявила она и, нырнув головой в его влажную пропахшую потом рубашку, закусила сосок, присасываясь к нему так сильно, что из головы вылетели все связные мысли.

После этого события разворачивались без его вмешательства – хоть и были весьма приятны. В какой-то момент Уильям понял, что нависает над шлюхой, капая на нее потом, и бормочет:

– Я ублюдок, ублюдок, представляешь? Я ублюдок…

Она не отвечала. Только обхватила рукой за затылок и притянула ближе.

– Вот поэтому…

Придя в себя, он понял, что уже какое-то время болтает вслух, уютно пристроив голову у нее на плече и вдыхая сладкий мускусный запах, а ее сосок темным пятнышком маячит в дюйме от носа.

– Единственное, что у меня осталось – это мое слово. Я должен его держать… – На глаза вдруг навернулись слезы. – Почему ты заставила меня нарушить слово?

Женщина не отвечала. Уильям уж было решил, что она уснула, как внезапно та погладила его по спине, и тишину прервал чуть слышный шепот:

– А ты не думал, что у шлюх тоже бывает своя честь?

Нет, если по правде, то не думал…

Уильям открыл было рот, чтобы так ей и сказать, но слова опять пропали. Он закрыл глаза и уснул у нее на груди.

Сильвия Хардман стояла над Джейми, сосредоточенно сдвинув брови и жуя губы. Наконец она покачала головой, вздохнула и выпрямилась.

– Вижу, тебя не переубедить?

– Нет, Друг Сильвия. Мне надо как можно скорее попасть в Филадельфию. Завтра я должен идти – хоть ползком.

– Тогда ладно. Пейшенс, принеси папину особую флягу. А ты, Пруденс, размели большую щепотку горчицы… – Она шагнула к кровати, пристально глядя на Джейми и будто бы примеряясь к его размерам. – Нет, лучше две щепотки, у тебя ладошки маленькие.

Сильвия взяла у двери большую заостренную палку, но перед тем как выйти, на секунду замешкалась.

– Прю, ни в коем случае не трогай глаза и лицо. И Честити не вздумай брать на руки, пока хорошенько их не отмоешь. Если вдруг будет плакать, пусть ее успокоит Пейшенс.

Как нарочно, Честити завозилась, хотя ее только что накормили и переодели. Однако Пейшенс уже выскочила на улицу. Интересно, где они хранят особую папину флягу? Не иначе как припрятали хорошенько…

– Давайте ребенка мне, – предложил Джейми. – Я пока ею займусь.

Сильвия безо всяких сомнений (что порадовало) отдала ему младенца, и он принялся корчить Честити смешные рожицы. Та захихикала – и Пруденс, шуршащая пестиком в миске, тоже. От горячего запаха молотой горчицы воздух потяжелел.

Джейми высунул язык и покачал им. Честити затряслась со смеху, как маленький студень, и тоже показала крохотный розовый язычок, отчего Джейми фыркнул.

– Над чем вы смеетесь? – громко спросила Пейшенс, распахивая дверь. Она хмуро уставилась на сестер, и те захохотали еще громче. Когда вернулась миссис Хардман, притащив большущий кривой корень, все четверо покатывались со смеху уже безо всякого повода. Она недоуменно захлопала ресницами, но все-таки покачала головой и тоже улыбнулась.

– Говорят, смех – лучшее лекарство, – заметила она, когда веселье поутихло, а Джейми вдруг понял, что ему и впрямь полегчало.

– Друг Джеймс, можно твой нож? Он режет лучше моего.

И правда: ее нож представлял собой простое лезвие, отвратительно наточенное и с рукоятью из бечевки. У Джейми же был кинжал в ножнах из слоновой кости, который он купил в Бресте: из закаленный стали и такой острый, что сбривал волоски на предплечье. Сильвия улыбнулась, взвешивая его в руке, а Джейми тут же вспомнил, как Брианна радостно крутила свой швейцарский нож.

Клэр тоже любила хорошие инструменты. Однако она больше ценила то, что можно сделать с их помощью, нежели восхищалась красотой самого клинка. Лезвие было для нее не орудием, а продолжением собственной руки. Джейми невольно потер подушечки пальцев, вспоминая нож, который однажды для нее сделал, – с идеально гладкой рукоятью, слепленной точно под ее ладонь. И стиснул кулаки, не желая думать о жене. Не сейчас!