Джен Сакс - Милашка

В субботу я весь день была занята наведением порядка в квартире. К счастью, на это у меня хватило сил, хотя я ожидала худшего. И вообще у меня был какой-то странный прилив энергии, объяснить который я так и не смогла. Только убравшись и избавившись от осколков стекла и пятен крови на ковре, я почувствовала усталость и пораньше легла спать. А вот в воскресенье все было по-другому. Я проснулась разбитой, с ужасной головной болью и ноющими синяками на лице. Не обнаружив в себе сил для какой-нибудь полезной деятельности, я снова рухнула в кровать и проспала до обеда, после чего немного перекусила и снова уснула до вечера. К счастью, в тот день мне никто не звонил, и я подумала, что все заняты своими делами. Поначалу мне нравилось ощущение умиротворяющего покоя, но ближе к вечеру мне стало одиноко, я почувствовала себя заброшенной и несчастной.

Это чувство усиливалось всякий раз, когда я смотрела на себя в зеркало. Лицо распухло, все в синяках, на лбу глубокие царапины, под глазами черные круги, челюсть шевелится с трудом, губы перекошены от боли, а в голове такой сумбур, что впору вообще не выходить на улицу. Я с отвращением смотрела в зеркало, всякий раз напоминая себе, что это я, а не какой-то уродец с цветной рожей. И только ближе к вечеру немного успокоилась и попыталась убедить себя в том, что ничего страшного не произошло. В конце концов, я сражалась за свою жизнь и победила. Такого со мной еще не бывало, и ради этого можно вынести любые муки. Я всегда была хорошей благовоспитанной девочкой, никогда ни с кем не дралась. Конечно, подобные мысли у меня порой возникали, как, впрочем, у всех детей, но никогда дело не доходило до их практического воплощения. Я никому не хотела причинять боль.

Было еще одно обстоятельство, которое не давало мне покоя. Последние десять лет сознательной жизни я жила в мире, где никогда не подвергалась насилию. Меня никто не трогал, не угрожал, никто никогда не бил. Прошлая пятница все изменила в моей жизни. Надеюсь, к лучшему.

— Что с тобой случилось? — спросила Одри в понедельник, как только я вошла в помещение редакции. Ее рожа светилась широкой злорадной ухмылкой.

— Меня избили, — отрезала я, не вдаваясь в подробности.

— Матерь Божья, — воскликнула она с восторгом, — представляю, что произошло с тем парнем, который осмелился напасть на тебя! — Начальница продолжала бесцеремонно разглядывать синяки на моем лице, не давая себе труда изобразить на своем хоть капельку сочувствия.

— Не думаю, что вас это волнует, — ехидно заметила я, направляясь к своему столу.

Она не ожидала такой наглости и с нескрываемым презрением наблюдала за тем, как я уселась и стала просматривать накопившиеся бумаги.

— Тебе удалось описать его внешность полиции?

— Нет, я никогда не видела его раньше, — холодно ответила я.

— Правда? — почему-то воодушевилась она. — Не могу поверить!

— Боже мой, — простонала я, — мы могли бы поговорить о чем-нибудь другом?

Она удивленно вскинула бровь. Я попыталась проделать то же самое, но моя бровь так и не сдвинулась с места.

— Послушайте, Одри, все в порядке, там без вас разберутся, что к чему. — С этими словами я открыла папку со статьей Пита и стала внимательно изучать содержимое.

Сообразив, что мои синяки уже не могут быть предметом насмешки, она решила наброситься на меня по поводу служебных обязанностей.

— Послушай, Грейс, что там насчет Пита? Он заходил в редакцию? У меня есть к нему пара вопросов. — Она показала рукой на папку с его статьей.

— Нет, я уже давно ничего не слышала о нем, — буркнула я, не поднимая головы.

— Ну что ж, это похоже на него, — задумчиво произнесла она. — Хорошо, что текст у нас. В крайнем случае обойдемся и без автора.

— Вот и прекрасно, — подхватила я.

Одри немного постояла, потом направилась к себе в кабинет, а я вернулась к своим непосредственным обязанностям.

Она не видела меня почти две недели с тех пор, как мы впервые встретились в ее квартире в ту памятную ночь. А я видел ее каждый день, так как продолжал неустанно наблюдать за ней, пополняя коллекцию впечатлений об этой удивительной женщине. Поначалу я понятия не имел, что она станет делать после того вечера, как будет реагировать на самые обычные раздражители. Более того, у меня были опасения, что она будет вести себя не совсем адекватно и каким-то образом выдаст себя. Ну, например, начнет изливать душу какой-нибудь подруге или станет чересчур нервозной. По опыту я знал, что такое иногда случается. В особенности с теми людьми, которые не привыкли к жестокости и не обладают защитной системой профессионального убийцы. У них, как правило, внезапно просыпается чувство вины, искупить которую, как им кажется, можно только обратившись в полицию и признавшись во всех смертных грехах.

Несмотря на все мои тревоги, я так и не посмел поставить в квартире Грейс «электронный глаз», чтобы полностью держать ее под контролем. У меня есть одна странная особенность, которая стала проявляться еще много лет назад. Я физически не могу вести видеонаблюдение или даже просто прослушивать человека, с которым встречался хоть однажды. В особенности это касается женщин. Мне всегда казалось, что подсматривать за знакомой женщиной очень некрасиво, неделикатно и что это неизбежно возводит труднопреодолимую преграду на пути к ее доверию. Я даже не прослушивал Грейс с помощью микрофона, чтобы не переходить ту невидимую черту, за которой постепенно утрачивается нечто человеческое, сокровенное. Я часто видел, что происходит с другими людьми, у которых нет чувства меры в подобных делах. Для них все на свете становятся жертвами, за которыми надо следить в прицел снайперской винтовки. Многие мои коллеги по работе не смогли остановиться перед этой чертой и со временем превратились в настоящих монстров, для которых нет ничего святого. В конце концов они сами стали жертвами собственных порочных методов.

Что же касается Грейс, она стала для меня реальным человеком со всеми своими слабостями и пристрастиями. Я никак не мог представить ее в качестве бездушной мишени и именно поэтому не хотел знать о ней больше того, что требовалось для обеспечения ее безопасности. Другими словами, я хотел узнать об этой женщине больше из общения с ней самой, а не с помощью скрытого микрофона или видеокамеры… но по-прежнему продолжал следить за ней, так как опасался за ее жизнь и очень хотел узнать, на какие еще сюрпризы она способна.

К счастью, в течение всей следующей недели она вела себя вполне нормально и ничем не отличалась от других. Рано утром спешила на работу, в обеденное время выходила из офиса вместе с коллегами и минут двадцать обедала в ближайшем кафе, допоздна засиживалась в редакции, а потом возвращалась домой. Иногда, правда, она со своим другом Дэвидом ходила в кино или просто прогуливалась после работы. Впрочем, чаще Грейс гуляла не с ним, а с теми двумя подругами, с которыми я впервые увидел ее в баре. В остальное же время она сидела дома, что-то читала или смотрела телевизор. А самое главное — в постели всегда была одна и, казалось, не предпринимала никаких попыток заманить туда кого-нибудь из своих знакомых.