Джулия Хилпатрик - Сын Ретта Батлера

Тем удивительнее было, что железная дорога действовала вопреки всем естественным человеческим законам и даже вопреки самому Сэму Коллинзу.

Итак, товарняк пришел вовремя.

И Джон оказался в том самом вагоне, который наметил еще месяц назад. И в нем действительно были коровы. Все оказалось так просто и неинтересно, что Джон даже заскучал. Вот он сидел в поезде, который через минуту тронется. Именно через минуту, сегодня, в четверг, двенадцатого августа 1899 года…

Скарлетт не спала.

Она прекрасно слышала, как Джон уходил. В глубине души она, конечно, надеялась, что он хотя бы заглянет в ее спальню, перед тем как уйти навсегда. Но Джон не заглянул. Это и огорчило Скарлетт и парадоксальным образом обрадовало ее. Обрадовало потому, что Джон-таки был вылитым Реттом Батлером. Если уж он ставил себе цель, то никакие сантименты не могли его остановить.

Скарлетт давно уже знала, что Джон собирается уезжать из дому. Она даже догадывалась — куда. Джон, конечно, поедет в Нью-Йорк. Куда же еще поедет молодой и необузданный мальчишка, желающий покорить мир? Она видела тайные и бесхитростные приготовления Джона, видела, как он бегал на станцию, собирал мешок с вещами. Словом, она все знала. Поэтому уже почти месяц по ночам спала очень чутко, а чаще всего не спала, потому что ждала этого дня. Другая мать на ее месте, разумеется, сразу же закатила бы сыну скандал, запретила, заперла на десять замков и постаралась бы выбить дурь из ветреной головы. В конце концов, просто помогла бы подготовиться сыну к отъезду. Заказала бы в Нью-Йорке гостиницу, купила бы билет на поезд, насовала бы в чемодан пирожков и свежих платков. Да сама бы проводила сына в большой город и помогла устроиться. Но Скарлетт ничего этого не сделала и была даже в каком-то смысле горда собой. Она уважала собственных детей. Она считала, что они сами должны пробиться в этой жизни. Вот уж если совсем туго придется — поможет. Но только тогда, когда попросят.

Джон был поздним ребенком. И самым любимым. Скарлетт рожала его очень тяжело. Возраст ее был уже далеко не юным, врачи вообще удивлялись, что она смогла забеременеть. Но мальчик родился здоровым и рос на удивление прекрасно.

Правда, после смерти Ретта с ним труднее стало справляться. Что-то затаилось в Джоне, упрямое и несгибаемое. Джон стал насмешлив и язвителен. Только большая любовь брата и матери могла вынести его насмешки. Особенно доставалось Уэйду. Уж как только Джон не издевался над ним. И деревенщиной обзывал, и коровьим ухажером, и обывателем, и мещанином… Уэйд только посмеивался, но Скарлетт видела, что улыбки Уэйда очень даже вымученные. Поэтому бегство Джона было предопределено заранее. Конечно, мальчишка должен был уехать в большой город, ему тесно стало в ухоженном доме, в маленьком их городке, вообще консервативный Юг стоял у Джона поперек горла.

Скарлетт давно смирилась с этой мыслью, но все равно бегство Джона было неожиданным.

В доме было тихо. Скарлетт встала с кровати. Стараясь не скрипеть половицами, прошла в комнату Джона и застелила его кровать. Она не плакала. Она гордилась сыном. Она была уверена, что Джон добьется в этой жизни куда большего, чем добилась она. Их маленький городок еще услышит о Джоне Батлере.

Тихая усмешка коснулась ее губ. Все-таки она оставалась нормальной матерью — в одну из сорочек, которые взял с собой Джон, Скарлетт вшила деньги. Не так уж много, но и не так уж мало — три тысячи долларов…

Утром поезд встал посреди поля.

Джон как раз и проснулся оттого, что мирный стук колес прекратился, его больше не укачивало движение вагона, наступила тишина, прерываемая только редким постукиванием копыт и шумным дыханием коров…

Джон открыл глаза.

Интересно, сколько миль они уже отмахали? В каком штате они сейчас? Какие реки и горы остались позади, а какие еще ждут их?

Джон сладко потянулся, вскочил на ноги и выглянул в зарешеченное окно.

Если бы он не знал, что поезд мчался на всех парах целую ночь, он подумал бы, что они так и не выехали из Джорджии. А может быть, они действительно не выехали? Вон почти на горизонте табун лошадей, такой же, какие видел Джон множество раз у себя дома, вон повозка тащится, совершенно знакомая повозка, вон негры ставят столбы. Негры тоже знакомые.

Джон улыбнулся — нет, это только кажется. Америка одинаковая в своем провинциальном быту, но если присмотреться внимательно, сразу видно, что Джон теперь далеко от дома. И трава, и деревья, и даже солнце здесь уже другие. Джон точно едет на север. Джон едет в Нью-Йорк!

Какое-то непонятное беспокойство еще с самой ночи волновало Джона. Самое противное, Джон не понимал, с чем оно связано. Даже во сне он что-то пытался понять, но безуспешно. Беспокойство возникло в тот самый момент, когда Джон пробрался в темный вагон, и вот до сих пор не оставляло его. А характер Джона не позволял ему долго находиться в неведении, ему нужна была ясность во всем и прямо сейчас.

Джон оглянулся, внимательным взглядом обследовав вагон. Ничего настораживающего — толстые доски, куча сена в углу, коровы…

Вот в чем дело! Только сейчас, при свете утра, Джон разглядел, что в вагоне были вовсе не коровы, а самые настоящие быки. Старые, жилистые, уставшие быки…

Джон расхохотался — да уж, попьет он молочка! Да уж, подоит он этих уставших стариков! Как же он не предусмотрел, что возможна такая смешная осечка? Это что ж выходит, ему всю дорогу придется голодать?

Джону стало не до смеха. Его молодой организм требовал еды. И тем сильнее и настойчивее, что еды этой не было. Впервые Джон почувствовал непримиримый конфликт с собственным желудком. Словно его желудок — это маленький и капризный ребенок, а он, Джон, терпеливая и заботливая мать. Сейчас он понимал Скарлетт, которая, бывало, и прикрикнет на сына, делающего все наоборот. От этой мысли Джону стало веселее.

Он пошире раздвинул двери вагона и выглянул наружу. Знак семафора впереди был опущен, что значило — дорога закрыта. Машинисты сидели на насыпи и курили трубочки, изредка поглядывая на семафор. Дверь вагона рядом была тоже приоткрыта. И Джон решил перебраться туда — вдруг повезет.

Он живо схватил свой мешок, потрепал по загривку черного быка и выпрыгнул из вагона.

Ноги ощутили твердую землю. Было уже довольно жарко, птицы пели в знойном утреннем воздухе. Джон вдохнул этот сладкий воздух умирающих трав полной грудью и побежал к соседнему вагону.

Со света трудно было что-либо разглядеть в темном нутре, тем более что дверь вагона была приоткрыта всего на ладонь. Джон потянул ее, она со скрипом подалась, и вдруг чей-то здоровый сапог чуть не пришиб Джона. Он еле успел увернуться.