Ганс-Йозеф Ортайль - Ночные тайны

— Как раз нет, я нахожу, что он всегда немного символичен.

— Конечно, ты прав, аллегория — его отличительная черта, он всегда вставит где-нибудь какое-то абсурдное слово и ужасно этим гордится. Что касается новой книги, к сожалению, следует ожидать, что эта странная парочка будет посылать друг другу безумные письма, полные соблазна, потом она уговорит его выступать перед читателями в ее магазине, он будет выдавать ей щедрые авансы, она расскажет ему всю свою жизнь: что она делает, о чем думает, чего хочет. Недели три назад Ханггартнер намекнул, что в романе идет речь о его глубоко личных отношениях и страстных чувствах, я точно знаю.

— Страстные влечения … не может ли это быть названием романа?

— Он не говорит названия, пока не передаст рукопись. Кстати, еще ни разу не было так, чтобы мы предлагали ему свой вариант. Он приезжает с окончательным названием, во всяком случае, так было всегда. И в этот раз ты должен примириться с его формулировкой, даже если это будет «Тихое домогательство в Фюльсбюттеле» .

«Когда Байерман начинает шутить, — думал Хойкен, — это свидетельствует о том, что разговор закончен, он позволяет себе короткую передышку, веселую историю, прежде чем перейти к следующему серьезному вопросу». В основе работы редактора лежит задача преодолеть кризис, тонко разбираться в чужой психике, которая, как Ганнибал Лектер, больше всего хочет затащить тебя в свои сети, извращенная и свирепая.

Чтобы дать Байерману еще немного времени насладиться салатом, Хойкен перелистывал страницы рукописи. Послезавтра он будет иметь дело с другой страстью. Возможно, он будет выбирать отдельные фразы и читать их вслух, чтобы дать Ханггартнеру возможность поразмыслить над своим своеобразным стилем.

— По-моему, основная идея совсем неплоха, — сказал он, чтобы вызвать Байермана на откровенность и выслушать его мнение как профессионала.

— Основная идея очень хороша и типична для Ханггартнера. Он мастерски использует самые современные вещи, в данном случае — электронные письма. Они доходят намного быстрее, более откровенные и искренние, чем прежние — рассудительные, неторопливые и порой слезливые. Электронное послание — это остановившееся мгновение, оно не требует труда, это просто короткий сигнал. Только описка или опечатка, которую нужно исправить, роднит его с обычным письмом.

— Даже удивительно, что человек его возраста имеет дело с такими новинками.

— Да, без сомнения, но проблема в том, что он сам не осознает особенность этих новинок. Он преобразует их в часть мироздания Ханггартнера, и там они превращаются в нечто искаженное и гнетущее.

— Ты представляешь, как в данном случае все может выглядеть?

— Полагаю, роман состоит из двух частей. Первая — это в основном электронные послания, которыми обмениваются писатель и продавщица книг. Вторая часть повествует об их первой встрече и разочарованиях, которые постигают их из-за крушения любовных планов, что является неизбежным в мире Ханггартнера.

— Оба не могут удовлетворить свои высокие запросы…

— Точно. Оба будут прилагать отчаянные усилия, чтобы приспособить свои беспомощные тела к возвышенному состоянию душ.

— Да, но это может быть просто смешно…

— Только не у Ханггартнера. Ведь он пишет этот роман, чтобы еще раз показать, как призрачна и мучительна любовь. Представь себе: он раздувает эту тему, а потом медленно и болезненно выпускает воздух и, смакуя, описывает каждую рану.

— И сколько принесет нам это описание?

— Мы продадим так много экземпляров этого романа, что никакая другая книга Ханггартнера с этим не сравнится. Продавщицы книг будут думать, что этим романом он ставит точку в своих любовных делах, что это его завещание, вершина его философии мученической любви.

— Итак, двести тысяч?

— Спорим на четверть миллиона.

Хойкен быстро прикинул в уме, как много может дать издательству сумма в двести пятьдесят тысяч евро. Вместе с продажей карманных экземпляров, которые появятся не позже чем через два года, продажей фильмов и других товаров, связанных с романом, получалась громадная сумма, которую приносила одна-единственная книга. Он и не предполагал, что встреча с Ханггартнером может принести такие плоды, он не мог поверить, что судьба сведет его со столь опытным и знаменитым писателем. Хойкен только сейчас понял, как важен для него этот обед, назначенный на послезавтра.

— Мы уходим? — спросил он спокойно.

— Да, — сказал Байерман, — пора заняться работой.

— Очень тебе благодарен, но у меня к тебе еще одна просьба.

— Я слушаю.

— Я хочу еще раз пойти с тобой в зоопарк, — сказал Хойкен после короткой паузы.

— Когда пойдем? — спросил Байерман, затягивая белую пачку красной резинкой.

— Мы так давно не ходили вместе в зоопарк, а я до сих пор помню каждую клетку, перед которой ты останавливался, и каждую историю, которую ты рассказывал мне при этом. Тогда я был еще совсем маленьким, но до сих пор при воспоминании о наших походах меня охватывает дрожь.

— Так я скажу, когда соберусь, — ответил Байерман, а Хойкен в тот же миг почувствовал прилив гордости, — и с удовольствием расскажу тебе новые истории. Между прочим, я знаю их столько, что мы можем проводить в зоопарке целые дни.

Они одновременно поднялись. Хойкен пошел первым, чтобы расплатиться у стойки. Здесь все еще пел Паоло Конте, а на улице было так темно и пасмурно, словно уже наступил вечер.

Он почти влетел в свою приемную. В его размашистых движениях было что-то легкомысленное. Такое воодушевление Георг иногда испытывал после тренировок. Он был весел и голоден, выпив всего два бокала кёльнского. Хойкен велел сварить кофе, решив воспользоваться охватившей его эйфорией и поработать еще пару часов. Когда Джоанна увидела его, она сняла наушники диктофона:

— Звонила фрау Цех. Вы должны ей срочно позвонить.

Он заметил, что она говорит ему «вы». На мгновение Хойкен задумался, должен ли с этим соглашаться, но быстро прошел в свой кабинет. Сейчас ему было некогда.

Набирая номер Минны Цех, он налил себе стакан воды, но она так быстро ответила, что Хойкен не успел сделать ни одного глотка.

— Минна? Это Георг. Я должен был позвонить?

— Да, Георг, спасибо. Я говорила по телефону с Ханггартнером, он потрясен, я долго не могла его успокоить. Он сказал, что инфаркт твоего отца — самый жестокий удар, который ему довелось пережить за последние годы.

— Да, да, для нас это тоже было совершенно неожиданно. Он что-нибудь говорил о своем визите в издательство?

— Собственно говоря, нет. Сказал только, что не приедет.

— Что?! Он не приедет?! Но почему, почему он не приедет?