Ануш Варданян - Не ссорьтесь, девочки!

«Душевное равновесие — штука хрупкая. Оно нарушается, и — хлоп! — ты чувствуешь, что потеряла контроль. Над собой, над ним и над ситуацией. Контроль — это очень важно. Это самое важное в жизни молодых и самостоятельных женщин. Когда он потерян… Ну и черт с ним! Все — в баню! Здесь на деревянном полке, среди паров эвкалипта и запаха березового веника, стальные конструкции самоконтроля растают вмиг. Останешься только ты сама…»

Нонка глядит на расползающиеся, словно тоже разомлевшие буквы и спрашивает:

— Скажите, девочки, а вы не чувствуете, что под влиянием этой книги наша жизнь как-то меняется?

— Фу… — выдыхает Юля. — Опять мистика?

— Да, мистика. А что же это? Конечно, мистика. Я заметила, что как только я в эту книгу что-нибудь запишу, тут же… ну, не сразу, но довольно быстро это — раз, и исполняется.

— Да ладно тебе, — отмахивается Соня. — Мы пишем-то всего только третью главу.

— Нет, девицы. Тут определенно что-то есть…

Любовь мучительна. Федор, каким его помнила Нонна, был «дамником». Не бабником, а именно «дамником». Он выбирал женщин умных, часто даже некрасивых, этаких дамочек с последним шансом в глазах. Не пожилых, нет, а ровесниц. Из тех, кто юность провели в митьковских творческих лабораториях, ругали коммунистов и имели хоть одну роковую связь с погибшим героем музыкального андеграунда. У Феди просто слабость была к таким женщинам. О природе ее Нонна до времени не задумывалась. Собственно, времени не было. В период их институтского романа все оно уходило на выуживание галантного и молчаливого «дамника» из грубых сетей очередной «последней любви» Виктора Цоя или Александра Башлачева. Судя по количеству этих «последних», парни оставили след не только в музыке. Затем, когда Нонна и Федор поженились, все ее время строго распределялось между работой, младенцем Мишей и напряженным ожиданием мужниной неверности. Но, как ни странно, он был ей верен. Случилась, правда, парочка эксцессов, о которых Нонне вспоминать было обидно. Но за десять лет совместной жизни и с Федиными талантами два адюльтера — это практически собачья преданность. И опять не было свободной минуты, чтобы задуматься о природе Фединых увлечений. Но теперь, когда она ушла из театра, где не выплачивали даже положенный мизер, когда сын вырос, во всяком случае, уже не нуждается в грудном кормлении и, наконец, теперь, когда нет и самого Федора, у Нонны появилась возможность всерьез поразмышлять о странных свойствах его мужской натуры.

Складывалось впечатление, что дамы-то Федора любили, а он их нет. За два года слезоточивого и бурного романа перед Нонной прошли батальоны женщин, с легкостью соблазнявших ее ветреного дружка, а затем с такой же легкостью брошенных им. Она видела ливших слезы, она видела пытающихся убить его в отместку и даже тех, кто стремился публично удавиться. Нонна даже пыталась утешать некоторых, хорошо понимая свое превосходство. Она знала, что и эта дама отрыдает, и Федор вернется к ней, к Нонне. Так и было. Десять лет беспокойного брака. А теперь рыдала сама Нонна.

Кроме того, что американская вертихвостка, эмигрантка в наипервейшем поколении, эта некрасивая, но такая свеженькая и спортивная дамочка, с легкостью окрутила Федю, Нонна подозревала, что и тут не обошлось без рок-идола. И была права. Как человек без корней, она судорожно тянулась к тому, кто провозглашал их держаться, поэтому любила Бориса Гребенщикова. Конечно, он еще не умер, но поскольку находился в статусе живого классика, то уже не пах человечиной. И Нонна сделала неутешительный вывод — мужа тянет к мужчинам… О ужас! К мертвым и знаменитым мужчинам. Гомосексуализм с элементами некрофилии. А поскольку он, в силу воспитания и многочисленных социальных условностей, не может реализовать истинную свою сексуальность, то беспорядочно меняет женщин, через них осуществляя связь с мертвыми и знаменитыми. Это была страшная тайна, которую Нонна, как настоящий разведчик недр человеческих душ, открыла в своих повседневных медитациях на тему Федора. И в состоянии, близком к безумию, тут же и зарыла там, где нашла. Пусть в народных массах ходит молва о нем как о заурядном бабнике. А она, Нонна, полюбила Федора еще больше, нашептывая картам Таро что-то там о метущейся Фединой душе, которой нет покоя.

Пока Нонкина сексуальность тихо дремала, уверенная, что трусливый, но любимый изменщик вернется, — все было неплохо. Но бывали дни, когда твердость покидала ее. В один из таких вечеров Нонна подумала: а как, собственно, она намерена осуществить свой хитроумный план и вновь влюбить в себя бывшего мужа, если даже позвонить ему не может? До одури, до умопомрачения боится поговорить с ним! А вдруг он уже освободился от каракатицы, от этой беспринципной соблазнительницы, умыкнувшей у ребенка отца, а у нее, мягкой и умной Нонны, любимого мужа? Вдруг он уже свободен, и тогда без промедления нужно брать инициативу в свои нежные руки, пока он не спутался с вдовой Джона Леннона. Перспектива тягаться с увядающей японкой не радовала. И Нонна набрала номер.

— Hello, — послышался ровный женский голос.

Нонна несколько секунд колебалась. Она вообще-то говорит по-английски. Плохо, но говорит. Как быть? Она крутит в пальцах спичку и ломает ее. Решено. И срывающимся голосом она произносит:

— Добр… Добрый вечер. Будьте добры Федора Сергеевича.

— А кто его спрашивает? Я так понимаю — из России? — спрашивает лахудра с сильным брайтонским акцентом.

Где наша не пропадала! Нонна, овладев собой, пускается в рискованную игру — вертихвостка без корней, судя по всему, не помнит ее голос.

— О! Это беспокоят из Санкт-Петербурга! Из России! Наша киностудия обзванивает своих старых сотрудников, есть новые предложения.

Дрянь на другом конце земли громко кричит:

— Это тебя! — в голосе слышны насмешливые интонации. — С родины. Какая-то киностудия…

«Ах ты, стерва! Чем тебе наша великая родина не угодила? Ну, погоди, я еще подумаю о тебе плохо!» — думает Нонна. Но не успевает наслать проклятий, потому что сердце падает к ногам. Она слышит Федин голос:

— Алло.

От этого голоса можно было потерять сознание, можно было испытать множественный оргазм, можно было заболеть, долго его не слыша, в конце концов, можно было продать ту же самую родину. На это «алло» нужно было немедленно ответить «всегда», но Нонна нарочито задорным голосом произносит:

— Привет!

Федор на другом конце земли надевает рубашку на голое тело, поддерживая трубку то одним плечом, то другим.

— А!.. Здравствуйте, дорогая киностудия! Давненько вы кино у нас не снимали! Ничего более умного не придумала?