Ануш Варданян - Не ссорьтесь, девочки!

— Ужас какой! Нет, не мой художник, — говорит она и набрасывается на Соню: — Лучше бы Лосева здесь курить запретила.

— Лучше бы ты делом занялась, — Соня локтем подталкивает к Нонне свой телефон. Та покорно закрывает альбом.

— Нет, все же не мой художник.

Она взяла трубку и набрала Юлькин номер. Гудки и мерзкий женский голос. Почему телефонные компании записывают для типовых фраз типа: «выключен или находится вне зоны действия сети» женщин с такими голосами, будто им вазелином гланды обмазали. Это для того, чтобы огорчение от невозможности связаться с близкими стало еще более горьким?

— Ну что? — спросила Соня.

— Абонент временно недоступен…

— Не может быть.

Лосева у стойки тоже названивала Юльке — домой. Девочки ждали, что, может быть, ей удастся дозвониться, но Лосева отрицательно покачала головой.

— Может, она заболела? — предполагает Соня.

— Она не болеет, она спортом занимается. А потом, она позвонила бы.

— Да. Она бы позвонила. Аспирину бы попросила…

— Или водки. Точно, что-то случилось, — Нонна смотрит на пустое место так, словно там уже разлилось кровавое пятно.

— Да перестань ты каркать!

— Я не каркаю, я предчувствую неладное.

— Тоже мне, Кассандра недобитая. Позвони ей.

— Я только что звонила! — кричит Нонна.

— И что?! — сходит с ума Соня.

— Она выключена, отключена, понимаешь? А дома трубку никто не берет. Вон Лосева головой мотает!

— Не ори на меня.

— Я не ору!

— Орешь!

— Не ору!

— Орешь!

— Нет! — и выдохнув, очень тихо Нонна соглашается: — Ору, а что же я еще делаю?

— И Юльки нет, чтобы сказать: «Не ссорьтесь, девочки!» Нон, ну не может быть, чтобы ее в салоне не было и дома не было.

— Да, на нее не похоже. Ничего не случилось, ничего не случилось, ничего не случилось, — уговаривает Нонна саму себя. — Ну, может, она пошла в кино? Разве не может человек в кино пойти?

— Может.

Соня показывает подруге три пальца на левой руке. Правой она хватает себя за один из растопыренных пальцев и потрясает им.

— Допустим. Это позавчера. Только она бы позвонила и сказала: «Девчонки, иду в кино, с вами кофе выпить не смогу, потому что кино мне дороже, чем вы. Посмотрю кино и обязательно расскажу вам про настоящую любовь». Это должно было быть позавчера. А вчера она что делала?

Соня хватается за следующий палец.

— А вчера у нее свидание, например, было? — не веря себе, предполагает Нонна.

— Какое свидание? С кем?

— Ну, может, познакомилась с кем-нибудь?

— С кем? Где? В своем салоне с толстым байкером? Она разборчива очень, ты разве не помнишь? Это же твоя подруга Юля. Ты ведь знаешь ее всю жизнь. Она, конечно, может познакомиться с толстым байкером, чтобы погонять с ним наперегонки по Приморскому шоссе, но не позвонить она не может!

— Может! Я знаешь что заметила, Сонечка? Что в жизни разное может быть, вот что я заметила!

— Нет, не может быть! Даже если бы что-то абсурдное произошло, типа толстого байкера, она непременно бы позвонила. Обязательно! Всенепременнейше!

— Почему это ты так решила?

— Потому что ты ушла из этого спорта, а я тебе как профессионал скажу: главное не согрешить, а рассказать подружкам. И потом, если это и было, то вчера. А сегодня-то что она не звонит?

Соня хватается за третий палец и тычет им в Нонну.

— Сегодня! Сегодня!

— Софа, молчи! Я волнуюсь, перестань трясти пальцами!

— Я не трясу, а тоже волнуюсь.

Нонна берет телефон и снова набирает номер подруги.

— О, дозвонилась! Юля, дура! Ты где? Меня чуть Софа жизни не лишила. Из-за тебя… Чего принести?.. У тебя еда есть?

Соня выхватывает трубку у Нонны:

— Юлька, я тебя убью, когда доберусь до тебя!

Но убивать женщину, а тем более подругу, когда она рыдает в голос и припала к твоей груди, никто не стал. Нонна растерянно замерла с авоськами в дверях комнаты.

— Проходи-и-и-те, располага-а-а-айтесь, — подвывала Юля, повторяя это уже четвертый раз.

Соня погладила ее по голове:

— Ничего, ничего. Сейчас Нонка разгрузит сумки и сварганит что-нибудь поесть. Выгружай продукты.

Нонна уходит на кухню. Юля падает на диван.

— Ю, у тебя пролежней не будет?

— Не-е-е-т.

Соня тоном врача-психиатра вкрадчиво спрашивает:

— А что у нас случилось?

— Не знаю. Все пло-о-о-хо…

Нонна в кухне громыхает сковородками.

— Оставь ее. У нее типичная депрессия.

Соня кричит подруге:

— Депрессия — это когда хочется того, не знаю кого?

Нонна печально отзывается:

— Нет, депрессия — это когда даже его не хочется.

Юля быстро поднимает голову с подушки:

— Девочки, я точно знаю, чего мне не хочется. Я не хочу в Канаду.

Нонна появляется в комнате с бутылкой армянского коньяка и тремя бокалами.

— А мы тебя и не гоним.

— А коньячку? Коньячку хочешь?

— Коньячку? — оживляется Юля и шмыгает носом. — Коньячку хочу.

Нонна наливает:

— Вот видишь, уже появляются рефлексы.

Сидели они долго и, как это всегда происходит, незаметно оказались на кухне. Бутылка коньяка уже почти опустела. Соня курит. Нонна смотрит на блюдо, полное пирожных, будто хочет загипнотизировать их. Юльку прорвало на монолог о матери.

— Еще не было случая, чтобы я сказала: «Мама, я хочу сделать так!» И она бы мне позволила. А что еще хуже — еще не было случая, чтобы я сказала: «Мама, я не хочу этого!», и она бы мне позволила.

У Нонны мать — тоже непростая женщина, но до подобного даже она не доходила.

— Что за странная постановка вопроса? — удивляется Нонна. — Что значит «позволила»? Она там, а ты здесь. Тетя Лара всегда, конечно, была женщиной властной, но не до такой же степени.

— Тебе сколько лет, подруга?! — поддерживает Соня. — Это ненормально в твоем возрасте. Да, Нон? Скажи?

Нонна вздрагивает от неожиданного обращения. Она по-прежнему смотрит на блюдо пирожных.

— Что?

— Психоаналитик твой что бы сказал?

— Болезненная инфантильность.

— В том-то и дело… Я ее все время чувствую рядом, где бы она ни была. Мне постоянно кажется, что я что-то не то делаю, а она это видит. Начинаю делать и думаю: «Маме, наверное, не понравится».

— И давно это с тобой?

Юля безнадежно машет рукой:

— Да, с детства.

Она доверительно наклоняется к подругам, словно собирается поведать им страшную тайну.

— Я в детстве попросила ее сделать гоголь-моголь. Она говорит, из двух яиц. Я говорю, из трех. Она говорит, из двух, я говорю, из трех… Она говорит, хорошо, из трех. Но только если ты не доешь, я тебе его на голову намажу.

— Так и сказала? Какая жестокая, — Соня не верит своим ушам.

— Сказала? Ха! Сделала!

— Могла бы и доесть из трех-то, — говорит Нонна.

— Значит, не могла, — нетрезво протестует Юля. — Не могла я, значит! Она знала, что я — маленькая девочка, что я не смогу съесть. Знала, что это просто детский каприз, но решила меня проучить по полной. За что? И она знала, что намажет мне на голову этот дурацкий гоголь-моголь, потому что она очень гордится тем, что всегда делает то, что говорит, а говорит то, что думает! Мне кажется, что она получала удовольствие, когда мазала.