Кэти Агни - Красота - страшная сила

Как я и думала, мать была так потрясена известием, что чуть не врезалась в дерево. Оказывается, мой звонок застиг ее, когда с Бобби на коленях (Бобби — западно-шотландский терьер) она гнала по дороге с двусторонним движением со скоростью аж пятнадцать миль в час. Я даже забеспокоилась, что мое известие парализует движение на кольцевой Эдинбургской трассе. Но, к счастью, скрипа тормозов не было слышно; значит, мама благополучно справилась с управлением.

Конечно, она знала, что я пробовалась на телевидении, я ей звонила. Но она даже более скептически отнеслась к возможности успеха, чем я сама. Тут в полной мере проявился ее пресвитерианский пессимизм, которым страдают многие шотландцы, и, помнится, уже через полчаса разговора с ней я почти не сомневалась, что правильнее было бы не гоняться за призрачной мечтой блистать на телевидении, а уйти в монастырь. И вот даже сейчас, в столь сладостную минуту, несмотря на ее искреннюю гордость, она сумела-таки слегка отравить мою радость.

— Конечно, родная моя, это большая удача, но, знаешь, вчера я смотрела передачу про Паолу Йейтс, — в тоне ее звучало предостережение — и мне бы не хотелось, чтобы с тобой случилось то же самое. Я бы все-таки посоветовала тебе держаться подальше от этих рок-звезд с их наркотиками и богемной жизнью. Ты меня понимаешь, милая? Я забочусь о твоем здоровье…

— А что папа? — спросила я с надеждой, — ты ему сообщишь?

— М-м, нет, дорогая. Думаю, не стоит. Пожалуй, лучше его пока не беспокоить. Боюсь, его это не обрадует. Ты ведь знаешь, какой он. Но, надеюсь, он в конце концов перестанет сердиться. Когда-нибудь…

Насчет «в конце концов» и «когда-нибудь» — мама сама была, похоже, не уверена. Впрочем, как и я. Отец даже по телефону перестал со мной разговаривать после того, как пару месяцев назад я написала, на мой взгляд, очень забавный отчет о своей сексуальной жизни. Сам он статью не читал. Он брал в руки только такие журналы, как «Шотландец», «Воскресная Шотландия» и «Исторический журнал». Но, к моему несчастью, большинство его учеников-подростков проглотили ее с огромным удовольствием. Бедному отцу пришлось несколько недель терпеть шпильки от этих прыщавых шестнадцатилетних балбесов, которым стало известно, какие хитрые его доченька применяет приемчики, когда занимается оральным сексом. Я прекрасно понимала, что очень расстроила его, и пыталась выпросить прощения. Но куда там, он и разговаривать не стал со мной.

Потом я позвонила Фионе, своей замечательной сестренке, которую я просто обожала. Мы с ней были близки, как сиамские близнецы. Хотя она на четыре года младше, мы почти не чувствовали разницы в возрасте, да и внешне считались очень похожими, только мои волосы годам к двенадцати потемнели, а ее сохранили первозданный золотистый отлив, которым мы обе в раннем детстве очень гордились. Зато по характеру мы являлись полной противоположностью друг другу. Фиона всегда отличалась спокойствием и серьезностью, а я была шумной и непоседливой. Она тратила деньги разумно, всегда старалась экономить, я же не любила их считать и тратила налево и направо. Фиона обладала природным даром заботиться о людях. Работая в Эдинбургской Королевской детской больнице медсестрой, она целыми днями ухаживала за больными детьми, старясь облегчить их судьбу. А свободное время целиком посвящала семье и друзьям. Она была хорошей дочерью, я же всегда создавала проблемы.

Вот и пример: когда папа прошлым летом устроил на кухне взрыв, вознамерившись приготовить пикшу во фритюре, Фиона мгновенно примчалась на помощь. Это она угощала пожарников чаем, приводила кухню в порядок, звонила в страховую компанию, нашла нашу собаку, которая, перепугавшись до смерти, залезла под соседский автомобиль. Именно она успокаивала рыдающую маму. От меня же не было никакого толка. Я лишь выслушала по телефону рассказ о происшествии и нашла его очень забавным. Впрочем, папа оказался даже бесполезнее меня: он просто сидел в саду и дулся на всех.

Мне всегда казалось, что выбери я другой путь в жизни, то могла бы стать такой же, как Фиона. Где-то глубоко внутри, под внешним обликом, который люди принимают, работая на публику, мы с Фионой были очень похожи. Во многом наше мировоззрение сходилось. Мы обе были сторонницами бесплатного здравоохранения и образования; нас глубоко возмущал тот факт, что в двадцать первом столетии многие дети все еще живут в нищете; мы считали, что смертная казнь — мера бесчеловечная и должна быть запрещена, что приговаривать к ней можно лишь тех, кто жестоко обращается с детьми и животными (таких негодяев нужно вешать, топить и четвертовать!). Мне всегда нравились ее упорядоченный образ жизни и спокойный нрав, мне и самой нередко мечталось быть такой, как она. Фионе же моя лондонская жизнь казалась сказкой. Так что общаясь, мы гармонично дополняли друг друга и ценили это.

— Ах, Лора, — вздохнула она, когда я рассказала ей о прослушивании. — Какая же ты умная!

— Спасибо, сестренка. Только, думаю, ум здесь ни при чем, — ответила я. — Просто мне повезло. Хотя меня ведь еще не приняли.

— Примут, куда они денутся. У меня предчувствие. Ах, дорогуша, кажется, я сейчас запла́чу…

Что и говорить, Фиона — девушка очень чувствительная.

Я вернулась в редакцию своего журнала на Южный Берег. Меня так и распирало от восторга, но я твердо решила: пока не получу окончательного ответа, буду молчать, как рыба. Огромный зал, в котором размещалась редакция, привычно гудел. В приемной на светлом кожаном диване терпеливо скучали три тощие манекенщицы подросткового возраста. На коленях у них лежали фотоальбомы: они ожидали, когда, наконец, ими займутся сотрудницы отдела моды. Художественный редактор Грэм и Натали, мой непосредственный начальник, стояли возле проигрывателя и спорили, какую поставить «сидишку». Ассистентка редактора Кэти врала по телефону какому-то надоеде, что Труди на этой неделе в офисе не появится, она улетела в Нью-Йорк. А в отделе косметики наши девицы пищали от восторга, роясь в только что доставленной большой сумке губной помады самых разнообразных оттенков.

Незадолго перед тем, как я стала здесь работать, офис был заново отремонтирован. Потратили кучу денег на декоративные кирпичные стены, новые овальные столы, мягкие красные стулья и прочую мебель. Здесь было бы довольно уютно, если бы не груды газет и журналов и вдобавок к ним — грязные чашки из-под кофе, оставленные повсюду, где только можно. Аскетичный кабинет Труди с белыми стенами был единственным уголком покоя и порядка в этом хаосе. А всякий дурак знает: если в кабинете начальника царят чистота и порядок, значит, начальник — бездельник.