Кэти Агни - Красота - страшная сила

Его глаза сверкнули такой злобой, что я содрогнулась. Я боялась думать о том, что произойдет дальше. Рики торопливо привел меня обратно в отель. Мы поднялись в его комнату. У кровати стояло два пустых бокала. На одном из них остались следы яркой губной помады.

— Садись и жди, — приказал он мне, толкнув на неприбранную постель, — а я позвоню и разберусь со всей этой ерундой.

— Я не стану делать аборт, — всхлипнула я.

Рики не обращал внимания на мои слова. Он взял телефон и, чтобы я не слышала его, пошел в ванную переговорить с директором студии насчет меня. Я сидела и ждала, когда решится моя участь. На душе было тяжело. Я чувствовала, что у меня не хватит сил выиграть эту битву. Слишком много пришлось пережить за последнюю пару месяцев. Эти потрясения совсем лишили меня сил. Голова моя шла кругом, а нервы оцепенели.

Наконец Рики вернулся в комнату.

— Я обо всем договорился. Через пять минут за тобой подъедет такси и отвезет в аэропорт. Ночью полетишь обратно в Лондон. Там тебя встретят, отвезут в частную клинику и сделают операцию. Много времени это не займет, уже во второй половине дня ты сможешь вернуться домой.

— А как же мы с тобой? — едва слышно проговорила я, — мы еще увидимся?

— Ну, я уверен, что очень скоро мы с тобой пересечемся на одной из вечеринок, — беспечно ответил он. — Может, мы даже перепихнемся в память о прошлом.

Он повалил меня на кровать, сжал мне кисти рук над головой и крепко поцеловал в губы. Я пыталась вырваться и отвернуть голову. Должно быть, он чувствовал мои соленые слезы.

Когда я спустилась в фойе, то увидела Венецию, сидевшую в баре. Она приподняла свой бокал с шампанским, показывая, что пьет за мой уход.

Я была совершенно сломлена. Казалось, часть мозга, отвечавшего за эмоции, закрылась, перегруженная муками, которые мне пришлось испытать из-за Рики. Я была всего лишь пешкой в его жестокой игре, и у меня не нашлось сил спастись. Я сдалась на милость победителю, и он теперь играл мною, переставляя с одного квадрата на другой. Я вернулась в Англию. Едва вошла в зал прибытия аэропорта, как сразу заметила человека в фуражке таксиста. В руках у него была табличка с моим именем. Пара фотографов, снимавших прилетавших знаменитостей, не упустили случая щелкнуть меня. Но мне было все равно. Как зомби, я подошла к шоферу, отдала ему свою сумку и последовала за ним к черному «мерседесу», ожидавшему на улице. Остальные события сохранились в моем сознании как обрывки страшного сна, который хочется поскорее забыть. Я смутно помню, как приехала в Лондон, как меня провели через черный вход в престижную женскую клинику, делавшую звездам кесаревы сечения со скрытыми швами. Меня проводили в отдельную палату, велели надеть халат и лечь на каталку, на которой меня повезли в операционную. Все это было, как во сне. Я запомнила отчетливо лишь одну сцену: ко мне приближается анестезиолог со шприцем. Я внезапно пробуждаюсь и говорю громко и отчетливо: «Нет. Я не хочу это делать». Я уверена, что говорила это. Следующий эпизод, который помню, — пробуждение на жесткой кровати в комнате с розовыми стенами и с розами на подоконнике. В голове у меня туман, а в низу живота не прекращается какая-то странная ноющая боль. Я провела рукой там, где болело, и увидела кровь. Значит, они сделали аборт, несмотря на мой протест. Они украли ребенка прямо из моей матки.

С этим было слишком трудно смириться, и я, должно быть, опять отключилась. Когда я снова открыла глаза, в палату осмотреть меня зашла врач в светло-голубом халате. Помню, я сообщила ей, что они меня покалечили, что я передумала перед самой операцией. Но она ответила, что после анестезии пациенты часто путают реальность и сон. Сказала, что со мной все в порядке, и я могу идти домой. Я оделась и стала ждать шофера, который должен был подняться за мной и отвести к машине. Когда мы подошли к задней двери клиники, он накрыл мне голову замшевым пальто и провел сквозь толпу собравшихся папарацци. Сквозь пальто я видела вспышки фотокамер и ощущала тепло обступивших меня тел. Чьи-то руки тянулись ко мне со всех сторон, пытаясь схватить. Наконец шофер захлопнул дверь. Я сидела на холодном кожаном сиденье, а множество рук стучало в тонированные окна машины, и от этих ударов ее качало. Я легла на сиденье и уставилась в одну точку невидящим взглядом. Я даже не заинтересовалась, откуда прессе стало известно, что я была в клинике. Наверно, нас преследовали от Прим Роуз, потому что когда мы подъехали к моему дому, там собралась шумная толпа журналистов и фотографов. Совершенно оторопев от ужаса, я с трудом пробивала себе дорогу к двери. Они пихались, толкались и кричали беспрерывно: «Почему ты сделала аборт, Лора?», «Это был ребенок Рики?», «Рики известно об этом?». У меня так сильно дрожали руки, что я уронила ключ на ступеньках, и мне пришлось ползать и искать его под вспышками фотокамер. Им повезло — фотографии вышли потрясающие. Они запечатлели мое зареванное лицо и глаза, обезумевшие от ужаса. У меня был совершенно потерянный вид — я потерялась в шоу-бизнесе. Каким неуютным и пугающим теперь казался он мне.

Я ворвалась в дом и побежала наверх в мансарду, чтобы спрятаться от этого мира, оказавшегося таким жутким. Больше всего мне сейчас хотелось оказаться как можно дальше от этих палачей, шумевших на улице. Я забралась с ногами на кожаный диван. Но они продолжали стучать в окна первого этажа и выкрикивать свои вопросы. Я сидела, боясь пошевелиться. Так прошло много времени. Стемнело, потом снова наступил день. А они все шумели на улице. Телефон звонил беспрерывно. Автоответчик все время записывал сообщения. Я слышала, что звонили Натали, Фиона, мама. Они казались встревоженными. Они постоянно перезванивали, спрашивали, в порядке ли я, правда ли то, что пишут в газетах. Только я и понятия не имела, о чем писали в газетах. Уоррен спрашивал, в какую игру, черт возьми, я впуталась, и понимаю ли, насколько оскорбительны сообщения в прессе. Я ни с кем не хотела говорить и не снимала трубку.

Но все-таки я призадумалась. Мне показался очень странным тот факт, что пресса уже ждала меня у ворот клиники, когда я прилетела из Нью-Йорка. Я никому не рассказывала о своей беременности. Я даже с Натали не стала делиться этой новостью. Один Рики знал все. Рики и его люди со студии.

Снова позвонила Натали.

— Я знаю, ты дома, Лора. Сними трубку. Не знаю, что с тобой происходит, я только понимаю, что случилось что-то плохое. Помнишь, ты обещала, что придешь ко мне, если попадешь в беду. Пожалуйста, Лора! — Последовало молчание, затем она продолжала: — Хорошо, хотя бы включи телевизор. Послушай, что он говорит о тебе. А потом перезвони, пожалуйста.

Я нашла пульт, включила телевизор. И не поверила своим глазам. Возле моей двери стоял репортер с пышной прической и в нелепом костюме. Он говорил, что вот уже сутки как я не выхожу из дома и никак не ответила на обвинения, брошенные Рики в мой адрес.