Пол Райзин - Водка + мартини

Господи. Может, Дэйв Кливер и прав. Может быть, всякая женщина просто хочет быть желанной, и это все, что ей надо. Возжелай как следует, и ты на полпути к цели.

— А со мной ты не чувствуешь себя женщиной?

— Когда-то чувствовала.

— Хилари, ведь человек не может нравиться только потому, что ты ему нравишься. Должна быть какая-то другая причина.

— Он летает на дельтаплане. И мне это тоже в нем нравится.

— Прости, разве ты увлекаешься дельтапланеризмом? Что-то я впервые слышу об этом.

— Оставь, прошу тебя.

— У нас с тобой так много общего, Хилари. Я ведь тебе нравлюсь не просто потому, что и ты нравишься мне…

— Именно сейчас ты мне совсем не нравишься…

— …Мы так понимаем друг друга.

— Нет, Майкл. Мы не понимаем друг друга. Мы просто терпим друг друга.

— Ну, это ведь кое-что значит, разве не так?

— Послушай, вон идет Ли. Тебе лучше уйти.

— Хилари, поедем домой вместе…

— Уйди, прошу тебя.

Я сталкиваюсь с Ясмин и Дэвидом Уайтом, которые не то танцуют, не то просто обнимаются и целуются. Он замечает меня и улыбается так, будто у него во рту взрывается сверкающая эмаль.

— Эй, Майкл. Как дела? Как здорово, что ты тоже здесь. А это одна… соблазнительная дама.

Ясмин становится явно стыдно. За него. За себя. За меня тоже. В общем, за всех нас. Она посылает его за выпивкой.

— А как Отдел по борьбе с мошенничеством, ему известно про него? — нежным голосом спрашиваю я.

— Перестань, — отвечает она. — Мне еще через это предстоит пройти.

На ней сегодня тесно облегающее китайское платье — тигры и орхидеи безумствуют по всему ее худому гибкому телу. Музыка уже орет на всю громкость — «Мне все мало» в исполнении «Депеш Мод», — поэтому я приближаю губы к ее уху. Аромат ее волос кружит голову.

— Знаешь, Ясмин, было время, я думал, что нам могло бы быть хорошо вместе.

— Нам! — Глаза ее становятся похожи на два блюдечка. Она хватает меня за руку и кричит прямо в ухо: — Ты, конечно, очень хороший, да вот я совершенная дура. Всю жизнь, всю жизнь, сколько себя помню, у меня был дурной вкус на мужчин. Нет, если честно, просто отвратительный. Меня почему-то привлекают одни козлы. Не просто плохие там, непорядочные, а самые настоящие козлы. Сволочи. Разницу понимаешь?

— Разницу понимаю. Но ты ведь помнишь, как мы с тобой пили мартини в «Фармаси». И вечером у тебя дома. И… и как мы оказались с тобой в постели.

Странно, как-то легче кричать об этом сквозь стену грохота и шума, чем шептать в тихой комнате.

Она наклоняет голову в сторону. Улыбается. Хватает меня за мочку уха и нежно притягивает к себе.

— Что тебе сказать, порой ты тоже бываешь порядочным козлом.

Снова появляется Дэвид Уайт с двумя бутылками вина. Извиваясь вокруг нее, он делает несколько пируэтов и наконец замирает. На лице его вспыхивает улыбка, луч которой отражается в зеркалах вращающегося шара и скачет по всем углам веселящегося зала.

Более приятных слов я от нее никогда не слышал.

Оливия курит в полном одиночестве, с рассеянным видом разглядывая остатки ужина. Ее прекрасные обнаженные плечи искрятся: видимо, натерты какими-то специальными блестками. Совершенно рассеянный взгляд недвусмысленно говорит о том, что она порядочно набралась.

— Ну как, весело? — интересуюсь я, усаживаясь рядом.

— Чудовищно, — содрогается она. Стекла ее очков чем-то испачканы.

— Тебе что, и вправду скучно?

Она пускает струю дыма прямо мне в лицо.

— Клайв говорит, что его, наверное, уволят. Из-за этих чертовых картинок со зверятками. Он ужасно напился, и я, как это ни печально, скоро его догоню.

Мне приходится выдержать ужасную душевную борьбу, чтобы не допустить гнусной ухмылки.

— Сочувствую всей душой, Оливия.

Она делает большой глоток из своего бокала.

— А ты с кем пришел? — вяло интересуется она.

— Вообще-то один.

— Тебе повезло.

— Да? — Ну-ну, продолжай.

— Клайв такой человек, которому нельзя давать пить. Он сегодня наверняка будет блевать. Если повезет, в такси. Не повезет — в постели.

— А вот мне, например, всегда хотелось наблевать на какую-нибудь маленькую собачонку, — сообщаю я ей. — Просто так, чтобы потом можно было сказать: «Черт меня побери, по-моему, я этого не ел».

На мою попытку поднять ей настроение она только фыркает. Я встаю и пожимаю ей плечо.

— Уверен, что все будет хорошо, — говорю я, причем сердце мое при виде несчастной Оливии так и поет. — В конце концов, это всего лишь телевизор.

Когда через несколько минут я нюхаю свои пальцы, они пахнут ее духами.

Клайв не блюет ни в такси, ни в постели. По крайней мере мне так кажется, потому что я вижу, как он блюет в туалете гостиницы. Он стоит над унитазом в классической позе, раком, и громко, с виртуозными завываниями, стонет. Некоторое время я наблюдаю, как с каждым приступом рвоты потная рубаха натягивается у него на спине. У меня сильное желание дать ему под зад. Но ведь лежачего не бьют, и, поскольку больше в туалете никого нет, я не в силах отказать себе в жестоком удовольствии, выходя, погасить все лампы. Я закрываю за собой дверь, оставив Клайва стоять на полу в полной темноте в обнимку с белым унитазом, содрогающегося от приступов рвоты, и меня вознаграждает доставляющий мне истинную радость тоскливый вой. (Понимаю, ребячество, конечно. Но сознавать себя постоянно взрослым надоело до чертиков.)

Устроить званый обед.

Вычеркиваю.

Не забывать про родителей.

Вычеркиваю.

Мне понадобилась на это пара недель, но в конце концов я понял, что означает мой сон. Тот самый, где мне приснилось, что я участвовал в игре «Кто хочет стать миллионером?» и чуть не выиграл шестьдесят четыре тысячи фунтов стерлингов. Я понял, почему я сказал, что правильный ответ — «эдельвейс». (Не стану надоедать подробностями; для тех, кого интересуют подобные вещи, я даю ключ: маленький ребенок с ветрянкой был на самом деле девушкой в очках.)

Так что, по большому счету, мой список почти ничем не отличается от списка Майкла Хезелтайна. Мы оба так и не выполнили всего, что наметили. Он не стал премьер-министром. В моем шкафу осталось полно одежды, которой я не надевал уже лет десять.

А сегодня вечером у меня собирается маленькая, несколько странная компания.

1. Маус и Клодия, конечно.

2. Стив со своей новой эксцентричной подружкой (они, по-моему, отлично спелись).

3. Дэйв Кливер без Николь. Она, как и ожидалось, до смерти перепугалась, узнав, что он совсем не тот, за кого себя выдает, а вдобавок еще и автор газетной публикации под названием «Телезвезда в порнофильме ужасов»: «Анжелика Даблдей просто рыдала, увидев живые и красочные порнографические картинки на сборище, устроенном одной из наших ведущих телекомпаний…» Но он, как всегда, полон оптимизма и уверен в себе. («Она была классной сучкой, шеф».)