Карен Дуве - Книга не о любви

Через год мне захотелось все это прекратить, но я все еще не научилась ставить точку. Не знала, как дать ему понять и при этом не обидеть. Наша беседа закончилась тем, что я записалась на одну из его мастерских. Мастерская длилась пять дней и проходила в перестроенном сельском доме, в котором жили также его бывшая жена и их сын. В первый вечер группа собралась в пристройке, по форме напоминавшей почку; светлое дерево, паркет, эргономические подушки для сидения бирюзового и фиолетового цвета и кипа шерстяных одеял придавали помещению ортопедический шарм. Окна защищены от любопытствующих соседей тяжелыми занавесками из синего льна. Все расселись в круг, и каждый должен был рассказать, кто он, чем занимается, чего ждет от мастерской и есть ли что-нибудь, чего он боится. Нас — не считая терапевта — было двенадцать, семь мужиков и пять женщин. Пятеро из семи мужиков — таксисты, один компьютерщик и один социальный педагог, а среди женщин четыре социальные педагогини и я. В отличие от меня остальные, кажется, были более или менее знакомы, обнялись при встрече и перецеловались в щечку. Некоторые даже и приехали вместе.

— На самом деле участники мастерской не должны быть знакомы, — радостно объявил наш терапевт, — но я смотрю на такие правила сквозь пальцы.

Когда речь зашла о надеждах и страхах, то почти все хотели сделать шаг вперед в своем психическом развитии и боялись, что выяснят о себе что-нибудь такое, чего лучше было бы не знать. Я, в общем-то, не боялась ничего, по крайней мере до тех пор, пока не услышала разговор между моим терапевтом и его сыном в прихожей.

Перед тем как отправиться в почкообразный храм, мы все какое-то время стояли в предбаннике. Тут пришел тот самый сынишка, чтобы изучить нас с явным отвращением. Ему было лет восемь, в джинсах и футболке и с пластмассовым автоматом через плечо. Мой терапевт опустился на колени и обнял сына не менее сердечно, чем своих пациентов.

— Что это у тебя? О, настоящий автомат.

Присел у него за спиной, через его плечо перехватил тарахтелку и вместе с мальчишкой навел мушку на воображаемую цель. Оба прищурились, а социальные педагогини и таксисты, тронутые этой сценой, заулыбались.

— Ну, как ты думаешь, кого застрелим? Давай застрелим маму! Смотри, мы с тобой можем застрелить мамочку! Ты как?

Остальные участники мастерской, видимо посвященные в бракоразводные проблемы своего терапевта, понимающе засмеялись, а мальчонка в угоду отцу выдавил жалкую ухмылку и скорчился, как будто пытался уползти в самого себя. Мне тоже захотелось уползти. Охотнее всего я тут же уехала бы домой, задвинула занавески и натянула на голову пакет из-под печенья. Но для того чтобы присутствовать на занятиях, я работала целую неделю и всё оплатила заранее. Насколько я знала своего терапевта, он ни за что не вернул бы деньги, в лучшем случае снова затянул бы старую песню про мои финансовые задвиги. Поэтому я промолчала и не уехала. После меня подошла очередь компьютерщика. В уголках рта у него показалась сухая слюна, он тоже высказал надежду, что сможет сделать шаг вперед в своем психическом развитии. А потом, смущенно хихикая, он добавил, что хотел бы тут кое с кем познакомиться. Остальные понимающе ухмыльнулись.

На следующее утро я поняла, почему все так глупо ухмылялись и почему на удивление много мужчин принимают участие в наших занятиях. На самом деле нигде нет такой возможности легко и естественно познакомиться, как на психотерапевтической мастерской. Все дело в тех упражнениях, которые, страдая, мы выполняли парами; иногда народ прижимался друг к другу довольно плотно. Для первого же упражнения нам пришлось выбрать себе пару. Пока остальные мучались, выдать ли себя сразу, выбрав партнера, или лучше подождать, чтобы кто-нибудь над тобой сжалился и сам сделал выбор, я встала и спросила Франка, одного из таксистов, не разрешит ли он мне сесть рядом. Франк был старомодным «настоящим мужчиной», прямо герой из боевика семидесятых годов: чуть-чуть унылое сухое лицо с резкими складками у рта и взгляд обиженный и агрессивный одновременно. Да, жизнь не всегда была к нему щедра, но он никогда не жаловался, а сюда попал явно случайно. По крайней мере, джинсы на нем были отвратительного фасона. Это я заметила еще тогда, когда шла сзади. Слишком высоко сидящие на бедрах и узкие там, где у женщин находится талия.

Мы должны были сесть парами друг против друга и смотреть в лицо партнеру целых пять минут. Сколько времени обычно мы смотрим в глаза незнакомому человеку? Секунды четыре? Наверное, четыре секунды — это даже слишком много. Чтобы не выглядеть жалким, Франк старался смотреть мрачно. А я, наоборот, мягко улыбалась. К счастью, натренировалась перед зеркалом. Приподнять нижнюю губу над челюстью, открыть верхний ряд зубов, заставить мышцы вокруг глаз застыть, а щеки, прихватив и верхнюю губу, осторожно растянуть вверх и в стороны — стоило мне так сделать, и я получала нечто, условно напоминающее милую улыбку. Я смотрела в зрачки Франку глубоким взглядом, улыбалась, переводила глаза на его рот, становясь при этом серьезной, снова погружалась в его глаза и улыбалась, пока не онемела нижняя челюсть. Ему было труднее, но он оттаял, и, когда упражнение уже было закончено и все снова сели в круг, чтобы рассказать, как они справились с заданием и какие чувства у них при этом пробудились, наши глаза все еще старались встретиться. Когда мой терапевт спросил меня, что я чувствовала, я ответила просто: «Здорово». Когда он повернулся к Франку, тот сказал: «Нормально».

Действительно просто. Если уж человек и на подобной мастерской не отыщет себе пару, то ему следует перебираться в те края, где браки заключают по родительскому сговору.

Потом опять перерыв, все вышли в сад покурить. Вот так они и стояли, взрослые люди, каждый из которых тайно считал себя самым интересным пациентом своего психотерапевта. Странный вид честолюбия — у кого больше тараканов в голове. Правда, глядя на всю эту компанию, я подумала, что самый интересный случай — это все-таки мой.

Я услышала, как социальная педагогиня Бригитта сказала социальной педагогике Марии: «Я больше ни за что не свяжусь с мужчиной, у которого нет никакого опыта в терапии». — «И я ни за что. Разве только с таким, с кем можно всё начать сначала».

Появилось двое крестьян, они шли вдоль забора и таращились на нас. Мы для них были настоящими психами. Может быть, этот дом в деревне называют домом придурков или психопатов. Все спокойно позволяли себя разглядывать, казалось, что это производит на них не больше впечатления, чем взгляды аборигенов на колониальных захватчиков.

Два следующих упражнения я снова выполняла с Франком. Но во второй половине дня он оказался недостаточно ловким, и таксист Рональд выбрал меня раньше. У высоченного Рональда были залысины и вспыльчивый характер. На этот раз нужно было по очереди говорить, как мы друг друга воспринимаем и какие выводы из этого можно сделать, при этом не имело значения, логично это или абсолютно бессмысленно. Рональд склонил голову набок и сказал: