Карен Дуве - Книга не о любви

— Я вижу вокруг твоих глаз маленькие морщинки и считаю, что ты добрый человек, который любит посмеяться.

Теперь моя очередь:

— Ты наклоняешь голову в сторону, ухмыляешься и делаешь мне комплимент, но это вовсе не комплимент, отсюда вывод: ты считаешь, что можешь со мной поразвлечься.

— А я вижу, что у тебя дергается глаз. Ты нервничаешь и боишься меня.

— Ха, — заявила я, хотя комментарии от нас не требовались, — я вижу, что ты готов прожечь меня взглядом насквозь, что, говоря со мной, ты скалишь зубы, и делаю вывод, что мой отказ тебя обидел и тебе хочется, чтобы я тебя по крайней мере испугалась.

— Я вижу, что глаз у тебя дергается еще сильнее, и делаю вывод, что ты не контролируешь ситуацию, но пытаешься сделать вид, что мои слова тебя не интересуют.

— Я вижу, как ты хватаешь меня за руку, и делаю вывод, что ты не контролируешь даже самого себя, и если только ты немедленно не уберешь грабли, я дам тебе в ухо.

— Ты, глупая коза, только попробуй!

В этот момент вмешался наш терапевт.

— Стоп, стоп! Прекратите! Что там такое? Рональд, немедленно ее отпусти! Не понял? Немедленно!

— Она меня оскорбила!

Когда Рональд меня закладывал, глаза у него были стеклянными. Я одарила его самой красивой из своих искусственных улыбок и начала массировать запястье. Запри двенадцать с виду цивилизованных взрослых людей в доме, похожем на молодежную турбазу, и через двадцать четыре часа они скатятся до уровня двенадцатилетних придурков.

На последний вечер был назначен так называемый сеанс правды, в ходе которого каждый мог высказать все, что у него на душе и что до сих пор говорить он просто не осмеливался. После многоминутного молчания выступил первый таксист:

— Я хотел сказать, что влюбился в Бригитту. А еще хотел сказать, что боюсь Анны.

— И я тоже, — в унисон подтвердили двое других.

Я была удивлена безмерно. Не знаю более слабого и жалкого человека, чем я сама. Народ явно поверил в наличие у меня тех качеств, отсутствие которых для меня уже давно не тайна.

Наверное, меня должен был насторожить тот факт, что Франк, как только пришел ко мне, сразу же снял с телевизора переднюю панель и протер стекло специальным чистящим средством. Но честно говоря, мне это понравилось. Экран на самом деле стал удивительно чистым. Боже мой, изображение оказалось просто великолепным — четким и красочным!

Имя Андреа прозвучало достаточно рано. Андреа была его великой любовью. Она его чуть не сломала, поплясала по его золотому сердцу, и эта гадина, этот кусок дерьма еще осмелилась заявить, что он плохо к ней относился. При этом кожа у нее оказалась настолько нежной, что стоило взять за руку покрепче, как тут же появлялись синяки. Фундаментом ее сексуальной силы были, видимо, глаза. Если верить Франку, то Андреа при росте около метра семидесяти ухитрялась с помощью немыслимых гимнастических трюков смотреть снизу вверх даже на лилипута. У нее был такой взгляд, что любой мужчина превращался в тряпку. Этим-то она Франка и держала. Но теперь с этой дурью покончено! Наконец-то он ее раскусил и расстался с ней окончательно и бесповоротно.

— Андреа? Не та ли это Андреа, которая когда-то была подружкой Акселя Фолльауфа?

Точно. Именно она.

— И он тоже сказал, что все кончено.

— Он? Да быть не может! — закричал Франк. — Там и за сто лет ничего не кончится. Сварганили какую-то свою «маленькую семью» и носятся с ней как с писаной торбой. Второй тип тоже по уши влюблен. Совсем больные. Если бы Аксель ее больше не любил, он бы давно переехал.

Образ зловещей Андреа со временем приобретал все новые и новые детали. Бернхард, лучший друг Франка, когда-то тоже был с ней, а потом вместе с товарищем пережил весь кошмар его драмы.

«Она, конечно, не такая ужасная, как он говорит, — признался мне Бернхард, — на самом деле она жалкая сволочонка. Когда-то с ней произошла ужасная история. По-моему, ее изнасиловали несколько солдат. Подробностей я, конечно, не знаю, но на что-то подобное она намекала».

Франк же сказал, что над ней поиздевался ее собственный отец, а в те времена, когда Аксель ошивался в таксистской пивнушке, ее изнасиловал еще и ее первый парень. Во всех троих судьба Андреа вызвала желание стать ее спасителями и избавителями, хотя ни одному из них не пришло в голову спросить, хочет ли этого она.

«А теперь она заводит каждого, но дальше дело не идет. Как только наступает ответственный момент, она тут же в кусты», — сказал Бернхард. Конечно, и сам он по уши увяз на этапе все-было-ужасно-но-теперь-я-от-этого-избавился. Этот этап мне хорошо знаком, он предшествует непосредственно фазе о-кей-сейчас-это-полная-капитуляция-а-потом-на-всю-оставшуюся-жизнь-мне-обеспечена-несчастная-любовь. У Бернхарда были брюки того же неудачного фасона, что и у Франка. У Франка целых семнадцать пар таких штанов с высокой талией, в которых мужские бедра становятся похожими на женские задницы. Других фасонов он вообще не носил. Эти штаны шила Андреа. Кроме ожогов на сердце и отвратительных порток большинство из ее «бывших» получили в наследство и занятия с психолекарем.

«Мне кажется, даже у Фредерика с ней что-то было», — сказал Франк. Фредерик — так звали нашего психотерапевта.

— Да, это правда, — сказал Фредерик, когда я начала его обвинять.

— Но ты же не имеешь права! Всякий знает, что делать этого ни в коем случае нельзя.

— Мне кажется, я был корректен. Все это произошло в самом начале, как только я открыл свою практику. И стоило мне почувствовать, что я влюбился в нее, я сразу же прервал курс…

— …и переспал с ней, — дополнила я, хотя мне ничего не было известно.

— Но тогда она уже не была моей пациенткой.

Прямое попадание.

— Но она все еще лечится у тебя.

— Этой истории уже восемь лет. А вернулась она ко мне всего два года назад.

— Ты считаешь, что это правильно?

— Я ведь больше в нее не влюблен. Это было ошибкой новичка. Тогда я быстро понял, что со мной случилось.

— И теперь с этим покончено?

— Абсолютно.

Не в первый раз я подумала, что нужно сменить врача. Эта мысль пришла мне в голову, когда Франк, который, среди прочего, брал сеансы из-за того, что не умел настаивать на своем, помогал Фредерику ремонтировать квартиру и получил в два раза меньше, чем второй рабочий. Но как только я представила, что врача нужно будет искать — есть ли их список в справочнике? согласится ли на это медицинская касса? — все эти сложности показались мне непреодолимыми. Поэтому я осталась у Фредерика еще на год.

В моей второй мастерской принимал участие и Аксель Фолльауф. Об этом я знала заранее, но все равно записалась. А может быть, именно поэтому. Что оказалось первой и главной ошибкой. А потом уже одно вытекало из другого.