Джей Макинерни - Модельное поведение

Когда песня закончилась, Джереми говорит:

— Слушать песню в баре на старом музыкальном автомате — совсем не то, что слушать дома. Дым, аромат пива, компания этих неудачников, плохой звук, заглушаемый глупыми разговорами. Как песок на зубах. Некоторые песни только так и надо слушать. Музыкальный автомат — это машина времени для переживающих утрату.

Он встряхнул своей львиной гривой, неумышленно вызвав приступ дрожи у студенток, сидящих на другом конце зала. Стоит отметить, что Джереми не заботится о том интересе, который к нему проявляет противоположный пол (недоброжелатели сказали бы, что это обусловлено его самолюбованием).

— Слушай, — говорит он, — подумай об этом, — он замолкает для пущего эффекта.

— Слушаю.

— Холи Голайтли и Салли Боулз.

— Хватит с меня баб на сегодня.

— Я тут читал этого, забыл, как его, короче, биографию Капоте. Капоте был почитателем Иршвуда, и они даже стали друзьями. Короче, я взял «Берлинские истории» и перечитал «Завтрак у Тиффани». В общем, Холи — американский клон Салли Боулз, просто неубедительная копия гетеросексуального друга. Литературное воровство. Практически плагиат.

Когда Коннор не упал в обморок от заявления Джереми, тот спросил:

— Что ты имеешь в виду, говоря «хватит баб на сегодня»? Филомена вернулась?

Тут у Коннора возникло какое-то смутное подозрение.

— Ты знаешь про Филомену что-то, чего не знаю я? — Он был готов услышать все что угодно, может быть, даже самое худшее, что можно предположить. — Или ты просто пытаешься меня так подбодрить?

— А что я должен знать?

— Ну, может, что она отсасывает мужикам в переходе Линкольна. Или что спит с четвероногими. Я имею в виду, не обманываюсь ли я, думая, что она была мне верна и у нас были довольно хорошие отношения с ней, учитывая произошедшую довольно нетипичную историю.

Джереми колеблется, делает серию вдохов и выдохов, по дзен-методике.

— Слушай, я давно хотел тебе сказать. В новом сборнике будет история «Модельное поведение». Это беллетристика. Художественный вымысел. Но я хотел тебе рассказать прежде, чем ты прочитаешь.

— Рассказать что?

— Ну, по сути это история об иллюзиях и реальности, о поклонении ложным идолам. Часть общей метафорической конструкции сборника — клаустрофобическое сумасшествие большого города. — Он с надеждой смотрит на меня, как будто спрашивая: «Кто поспорит с обоснованностью этой темы?» — Это история о модели и писателе. — Он вздыхает. — Это история о парне, который переспал с девушкой лучшего друга. Что может тебе, в твоем параноидальном состоянии, показаться основанным на реальных событиях. Но я клянусь, что этого никогда в действительности не было. Это то, что Рот называет «контржизнь». Ну, типа, «если бы», «могло бы произойти», версия. Вот и все, что я хотел тебе сказать, прежде чем ты прочтешь этот рассказ.

Чувствуя неверие Коннора, Джереми продолжает:

— То есть я не знаю, зачем я все это тебе объясняю, ты же и сам понимаешь разницу между реальностью и вымыслом. Конечно, можешь ненавидеть меня за мою фантазию, но я просто не хотел, чтобы ты мог подумать, что… ты понимаешь, что я имею в виду.

Он делает большой глоток пива, глядя поверх бокала Коннору в глаза.

Несмотря на все удары по самоуважению в последние годы, Коннору никогда даже и в голову не приходило, что Филомену может интересовать кто-либо кроме него.

— Что произошло?

— Я же тебе сказал — ничего. Моя история — лишь проекция.

— Джереми, это я, Коннор. Я знаю, что такое твой так называемый художественный вымысел.

— Это вымышленная жизнь.

— Черт, Джереми!

— Да ничего не произошло. Конечно, может, я бы и хотел… Но ничего не было, — он снова тяжело вздохнул, аккуратно поставил бокал на стол, — ты ездил в Лос-Анджелес… не знаю, примерно год назад. Мы столкнулись с ней в кино, а потом пошли выпить по стаканчику.

— По стаканчику!

— Я рассказывал ей о своей книге. Не знаю, что-то в фильме напомнило мне о Джиме Сальтере, и мы зашли ко мне, чтобы я дал ей книжку.

— Вот оно что. Сальтер. Замечательно. «Спорт и забавы», может быть?

— Ну, да, — пожал он плечами.

— Ушам своим не верю!

— Я не пытаюсь оправдаться. Думаю, я знал… я думаю, что немного влюбился.

— И что произошло?

— Мы поцеловались. Один раз. И все.

— Поцеловались? — задрожал Коннор. Ему захотелось представить, как все было, чтобы мучительно пережить каждую деталь. — Кто начал первый?

— Не знаю, просто так получилось.

— Что получилось?

— Ну, какое-то время мы говорили о «Спорте и забавах», а потом, потом… мы поцеловались. Минуту. То есть мы остановились до… ну ты понимаешь.

— Нет, не понимаю, меня там не было. Она разделась? Ты мял ее груди? Совал палец ей между ног?

Джереми зашикал на друга, потому что бармен стал с видом полицейского приглядываться к парочке.

— Ничего не произошло. Мы остановились , понимаешь?

— Кто остановился?

— Какая разница? Я не знаю.

— Кто остановился? И кто не хотел останавливаться?

— Коннор, брось. Тебе не нужно всего этого.

— Нет, мне нужно. Ты брось. Кто остановился?

— О’кей, я остановился. Доволен? Я остановился.

— Мой друг.

— Именно так.

Странный вопрос мучил Коннора. Он никак не мог решить, что ему было бы приятнее: быть преданным своим лучшим другом или возлюбленной? Бывшей возлюбленной. Потерянной возлюбленной.

— Я сожалею, Коннор. Я очень переживал. Было бы проще сразу тебе все рассказать. Все могло бы быть и хуже. Но ничего не было. Мы напились. И это был всего лишь поцелуй — и все. А потом из чувства вины и ради красного словца — я ведь писатель — я приукрасил немного эту историю в книге.

— Историю, которую каждый прочитавший посчитает невымышленной.

Пространство сжалось в зале. Ты чувствуешь, как воздух стал будто ватным. Чувствуешь, что тебя как будто нет физически здесь, будто ты нажрался наркотиков. Чувствуешь руку Джереми на своем плече — это первый физический контакт с ним за все ваши долгие дружеские отношения. Ты всегда замечал мелкие детали — эксцентричность Джереми, например, или свои перепады настроения, — но сейчас ты осознаешь, что упустил главное. Ты страдаешь хроническим дефицитом информированности. И похоже, эта недостаточность копилась годы и в результате привела к совершенному преступлению неверности и предательства.

— Да не беспокойся ты о каждом , — говорит Джереми. Он снова занял свою обычную агрессивную позицию. — Кто это — каждый ? Сколько у меня читателей? Кстати, сколько у тебя друзей?

— Одним меньше, — произносишь ты, понимая, что звучит это мелодраматически и ты все равно простишь Джереми, но сейчас надо доиграть по правилам. Ты встаешь, бросаешь двадцатку на стойку бара — довольно радикальный жест, учитывая сумму оставшихся в кармане денег.