Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

— По-моему, вы лаете страшней, чем кусаете.

Этого я не ожидал.

— Разве я на вас когда-нибудь лаял?

— На меня — нет. Пока…

Я совсем растерялся.

— Просто не знаю, что сказать. Вам известно, как я тогда смотрел на вещи. Это не изменилось. Но произошла цепь случайностей. После нашего отступления от Эль-Алии мне присвоили офицерское звание. Я долго не мог к этому привыкнуть. Как будто изменил себе, чему-то такому, во что верил. Странно, не правда ли? Потом, после окончания войны, Майкл Аберкромби предложил мне эту работу.

— Кто это?

— Майкл — мой босс и мой друг.

— Он хороший человек?

— Да, очень. У него есть все те достоинства, которых не хватает мне самому.

— Например?

Я улыбнулся, встретившись с ней взглядом.

— Культуры. Шарма. Чуткости. Доброты…

— Наверное, трудно работать, не обладая всеми этими качествами?

— Не очень. Я просто добросовестно выполняю свои обязанности.

— Волк в овечьей шкуре?

— Или овца, прикинувшаяся волком? С тех пор, как я согласился на эту работу, я не устаю задавать себе этот вопрос.

Сара посерьезнела.

— Скорее всего, не существует ни овец, ни волков. Просто люди.

Мы немного помолчали.

— Мне пора, Оливер, — это имя нечаянно сорвалось у нее с губ.

У меня потеплело на душе.

— Вас подвезти?

— Нет, спасибо. Трейси будет ждать на станции.

— Как вы думаете… если я приглашу вас пообедать со мной… вас обоих?..

— Спасибо.

— Как поживает Клайв Фишер?

— Хорошо. Мы редко видимся. Это он устроил меня в ”Делахей”.

Я расплатился и подождал, пока она загасит сигарету и наденет тонкие замшевые перчатки. Меня переполняли чувства, каких я не испытывал ни к одной женщине на свете. Догадывается ли она об этом? У женщин особое чутье…

Шансы были ничтожны. Но от меня уже ничего не зависело.

Той зимой и весной я несколько раз виделся с Сарой: иногда в городе, но чаще — в Ловис-Мейноре. Обычно меня приглашал Трейси. Я не мог понять природу его симпатии: мы были слишком разными людьми. Но, сколько бы я ни сопротивлялся этому ощущению, мне льстила его дружба, хотя и было неуютно при мысли, что по отношению к нему я нарушаю десятую заповедь. Впрочем, мои домогательства были надежно закамуфлированы. Я также проникся симпатией к старой миссис Мортон, которая была неизменно добра и приветлива.

В конце весны я стал младшим партнером в фирме ”Аберкромби энд Компани”. Они явно поспешили — Майкл и его отец, — но все мои возражения оказались напрасными. Они ссылались на то, что я и сам знал: дела фирмы шли в гору; зачастую после того, как я проворачивал сделку, меня специально приглашали в следующий раз. Успех, конечно, радовал. Но ведь я всего лишь делал то, за что мне платили деньги. Решающую роль сыграло великодушие отца и сына Аберкромби.

В марте, расследуя заковыристое дело о мошенничестве, я познакомился с адвокатом Генри Дэйном. Он как раз специализировался на подобных случаях и перед войной блестяще разоблачил группу мошенников, долго водивших за нос страховые компании. В результате его авторитет значительно вырос.

Как часто бывает, мы встретились как конкуренты, но вскоре прониклись обоюдным уважением и стали друзьями. Это был незаурядный человек, с характером твердым, как алмаз (это нас сближало), на вид лет сорока пяти (на самом деле ему было на десять лет больше). Он с одинаковым мрачноватым усердием брался за любое дело, будь то очередное расследование или игра в гольф. Я познакомился с его женой Гвинет, привлекательной женщиной намного моложе его и с такой же кипучей энергией.

Через пару недель после того, как я стал совладельцем фирмы, я столкнулся на улице с Роем Маршаллом, ненадолго приехавшим в Англию. Оказалось, вакансия в Новой Зеландии до сих пор свободна. В другое время это заставило бы меня задуматься, но теперь уже было поздно. Я внушал себе, что дело в моем новом статусе — тогда как на самом деле все упиралось в Сару.

Разумеется, у меня не было ни малейших шансов на успех. Это увлечение не сулило мне ничего, кроме напрасных страданий, даже если бы между нами не стоял Трейси.

В июле я получил приглашение с недельку погостить в Ловис-Мейноре — в первый и единственный раз.

Я приехал в субботу, как раз к обеду, — его подавали в тот день довольно поздно в продолговатой столовой. Зажгли свечи.

Миссис Мортон только что вернулась из ежегодного путешествия: обычно в мае-июне она гостила у своей сестры на острове Уайт. Когда обед уже подходил к концу, она сказала:

— Вам придется меня извинить: я обещала в полдесятого быть у Банкрофтов.

— Что там на этот раз? — поинтересовался Трейси.

— Старой миссис Банкрофт хуже. Сиделка не может остаться на ночь, а мистеру Банкрофту необходимо хоть немного поспать.

— Мама все еще живет в феодальные времена, — пошутил, обращаясь ко мне, Трейси. — По-прежнему воображает себя леди-помещицей, призванной нести ответственность за своих вассалов.

Миссис Мортон залилась краской.

— Да, я чувствую ответственность. Как все Мортоны — из поколения в поколение. Я знаю миссис Банкрофт сорок четыре года. Каждый имеет право заботиться о своих друзьях.

Когда она ушла и мы снова сели, Сара упрекнула мужа:

— Тебе не следовало так говорить.

— Просто у меня не укладывается в голове. Не прошло и суток с момента ее возвращения, а она уже несется сломя голову выполнять общественные обязанности. И так — десять месяцев подряд. Временами я задаюсь вопросом: как только вся округа обходится без нее в мае и июне?

— Плохо — скучает. Людей не так-то просто переделать, правда, Оливер?

— Откуда Оливеру знать, — брюзжал Трейси. — А если он и знает, то держит это при себе, как и все остальное. Раньше я все думал: как выглядит супермен?

— Не городите чепухи, — огрызнулся я.

Сара вынула из вазы сломанную гвоздику и понюхала.

— Помню, как миссис Мортон вела себя, когда нам сообщили, что Трейси пропал без вести. Она созвала всех слуг — их тогда было гораздо больше. Эллиот оказался единственным мужчиной, и она заставила его читать Двадцать третий псалом. Потом сама прочла несколько молитв дрожащим голосом. Как ни крути, а это говорит об изрядном мужестве — и о достоинстве. Если опять вспыхнет бойня, этого никто не сделает. Что-то утрачено…

— Единственное, о чем я думал, находясь в воде, — сказал Трейси, — это: черт побери, если температура воды в Средиземном море действительно такова, будь я проклят, если когда-либо приеду сюда отдыхать. Как деградировали нравы — на протяжении одного поколения!

По-прежнему прикрываясь гвоздикой, Сара выразительно посмотрела на меня. Ее муж перехватил этот взгляд.