Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

Она вновь посмотрела на меня. Ветер взъерошил ее мягкие на вид волосы, образовав на лбу подобие челки; Леони отбросила непослушную прядку назад.

— Любопытная точка зрения.

— Я имел в виду нечто большее.

— Вы коммунист?

— Нет. — Я не понял, говорит ли она серьезно или издевается. — Почему вдруг такой вопрос?

— Ну, вы не признаете привилегий.

— Нет. Я только против злоупотреблений.

— И вам кажется, — холодно уточнила она, — что я злоупотребляю?

— Не совсем. Просто я задаюсь вопросом: насколько вы осознаете свою красоту и каково это — обладать ею?

— Вы не слишком много на себя берете?

— Пожалуй, — согласился я и отвернулся в сторону.

В это время новый порыв ветра бросил мне в глаза сигаретный пепел; одна соринка угодила в глаз. Я выхватил платок и начал тереть этот глаз, пытаясь залезть под веко. Леони несколько секунд наблюдала за моими потугами, а затем предложила:

— Давайте, помогу.

Я отдал ей платок, и она осторожно приблизила к моему лицу тонкие пальцы. Стоя совсем близко от меня, она казалась хрупкой, но довольно высокой для женщины.

— Ну как — лучше?

— Большое спасибо. Кажется, все прошло.

— Вы имеете в виду соринку или предубеждение?

— Я бы не сказал, будто и того, и другого было в избытке.

Стоя у штурвала у нас за спиной, похожий на смуглого викинга Сандберг беседовал с мадам Вебер, взошедшей на борт в брюках-клеш цвета морской волны и широкополой синей шляпе, способной выдержать лишь тишайший ветерок. Она взяла с собой обоих щенков — Бергдорфа и Тиффани; одного уже стошнило. Другой, явно наслаждаясь морской прогулкой, приковылял к нам и, устроившись у ног девушки, потерся носом о ее щиколотку; она взяла его на колени.

Постепенно наша беседа приняла более непринужденный, хотя и беспорядочный характер. Напряжение спало, а яхта тем временем подошла к высоченным скалам в окрестностях Позитано и Амальфи. Как раз в ту минуту, когда мы вошли в Амальфийскую бухту, зазвонили колокола: вначале сонно, а затем громко, требовательно — этот звон больше походил на пожарную тревогу, чем на обращение к верующим. Солнце перевалило через зенит и начало медленно клониться к горизонту за гаванью; белые пятнышки — клочки маленького городка на склоне горы — окунулись в тень.

На берегу Сандберга и мадам Вебер ждал старенький автомобиль, который вскоре скрылся за поворотом прибрежного шоссе. Я не знал, должны ли мы следовать за ними. После того разговора в кубрике Сандберг старательно избегал моего общества, но я постоянно чувствовал на себе его напряженный взгляд.

Николо да Косса прихватил с собой подрамник, и, как только мы сошли на берег, установил его прямо на причале и принялся заканчивать вид города, не обращая внимания на возбуждаемый им интерес местных жителей. Рядом опустилась на табуретку Джейн Порринджер и приготовилась наблюдать за его работой. Остались только мы с Леони да Гамильтон Уайт.

До сих пор я не сказал с американским юристом и двух слов, но он неотвязно, как тень, следовал за нами. К счастью, вскоре мы наткнулись на резчика по дереву, чье искусство — особенно маски, явно обязанные своим происхождением острову Пасхи, — привлекло его внимание. Мы же с Леони Винтер продолжили наш путь.

Главная улица Амальфи берет начало на площади перед собором, а далее, суживаясь, карабкается вверх по склону. Относительно крупные магазины сменяются небольшими домиками в одно окно, почти лачугами; хозяева сидят на крыльце и, подставив обветренные лица солнцу, обмениваются местными сплетнями. Всего несколько ярдов — и вам бросается в глаза извечный контраст, вековая проблема Италии. После роскоши частной яхты или прогулочного лайнера вас встречают нищета и убожество здешнего существования. Пыль, зной, запущенность и одиночество.

Покупать было нечего, но, опередившая меня на несколько шагов, Леони неожиданно нырнула в какую-то лавчонку. Я немного подождал снаружи, а затем не выдержал и вошел внутрь. Толстая пожилая женщина с черноглазым младенцем на руках помогала ей выбрать косынку. Возле них вертелись еще трое малышей: от семи лет и младше. В ходе завязавшегося разговора, который женщины вели на смеси английского и итальянского языков, выяснилось, что их мать умерла родами и теперь бабушка вынуждена сама управляться и с лавкой, и с детишками. Конечно, с точки зрения итальянца это еще не нищета, коль скоро они владеют лавкой, но их преследуют неудачи, которые они привыкли переносить с достоинством. Вскоре они уже с серьезными лицами рассматривали какие-то снимки, которые Леони достала из сумки. Дети с удовольствием, но без подобострастия взяли у нее угощение — кажется, фрукты. Ее светлая головка выделялась среди нескольких темноволосых. Сам я не присоединился к разговору, но с интересом наблюдал за ними. Сначала владелица лавки недоумевала по поводу моего присутствия, но Леони объяснила, что я — ее спутник.

Через несколько минут мы вновь очутились на улице. Леони спрятала фотографии в сумку, на ее губах блуждала улыбка.

Было еще светло, но солнце пряталось за скалами, и городок Амальфи частично утратил свой живой, беспечный колорит. Яхта по-прежнему сверкала белизной, однако казалась ярким мотыльком на унылой серой стене.

Я спросил Леони:

— У вас есть дети?

— Нет.

— А на тех снимках?..

— Мои младшие сестры. Сводные.

— Можно взглянуть?

— Как-нибудь в другой раз.

Мы прошли еще несколько ярдов; местные жители со своих крылечек провожали нас взглядами. На площади Леони направилась к каменным ступеням, ведущим к собору и колокольне. Естественно, я последовал за ней и возобновил расспросы.

— А где сейчас ваш муж?

— Который?

Я растерялся.

— Нынешний.

Она нахмурилась.

— Сейчас у меня нет мужа. Прошу прощения, если разочаровала.

Мы одолели последнюю ступеньку. Оба тяжело дышали, однако не только из-за подъема. Фасад собора был ярко освещен.

Я сказал:

— Вы правильно расценили мое поведение в автобусе.

Леони вздрогнула, и на мгновение ее обращенные на меня глаза затуманились.

— Н-не знаю.

Я притворился, будто ничего не заметил, и предложил:

— У нас есть время заглянуть в собор?

Она толкнула одну из дверей, и мы окунулись в прохладный полумрак зала, тускло освещенного проникающими сквозь окна солнечными лучами. От мраморной колонны отделилась тень и, приблизившись, предложила нам услуги гида, но я махнул рукой, и маленький, бедно одетый человечек отошел. Возле центрального нефа Леони остановилась и подняла на меня блестевшие отраженным светом глаза.

— Боюсь, мистер Нортон, что, несмотря на все старания, мне не удается уследить за ходом вашей мысли. Не будете ли вы так добры объяснить, что вам, собственно, нужно?