Гейнц Зенкбейль - Любовь солдата Фреда

— Коллега Кезебир, скажи, когда ты бросишь пить? — вмешался он в разговор. — Еще один такой выход на работу, как вчера, и мы выставим тебя за ворота!

Этого Кезебир боялся. Он не хотел уходить из нашей бригады: она была образцовой, и все неплохо зарабатывали. Да и вряд ли его взяли бы в какой-либо другой цех: о нем везде шла дурная слава. Кезебир сразу же переменил тон:

— Ну-ну, шеф, не расходись! Очень хорошо, что современную молодежь научат дисциплине.

Я не обращал на Кезебира внимания и продолжал есть бутерброды. Когда же он, наконец, отошел от нас, Георг спросил:

— Скажи, Фред, ты хочешь быть солдатом?

Я пожал плечами, так как не знал, что ответить. Если бы не долг, я вряд ли пошел бы в армию. Да и зачем? Работой своей я был доволен. Ведь от нашей слесарной работы зависит, будут ли работать машины, выполнят ли товарищи нормы. Заработок у меня приличный. Так рассуждал я в то время.

— Ну, да… — нерешительно ответил я.

— Что значит «ну, да»?

Настойчивость Георга была мне неприятна. Конечно, я не хотел идти в армию еще и потому, что не имел желания расставаться с Анжелой.

Я собирался жениться на Анжеле. Кроме того, я хотел вступить в строительный кооператив, чтобы со временем получить квартиру. Собирался поступить в заводскую вечернюю школу.

— Значит, ты не хочешь быть солдатом?

— Что меня особенно тянет в армию, что я рвусь туда, этого утверждать не могу.

— Это видно, — отрезал Георг.

— И ты удивлен?

— Нисколько. Тем более, что у тебя все распланировано. Ты наверняка скопишь деньги и на телевизор, и на мотоцикл, нет, он у тебя есть. Ну, скажем, на машину. Вдруг бах! Вмешивается Народная армия и ломает все твои планы.

— Но ведь я работаю!

— Это верно.

— Разве этого мало?

— Конечно мало. Особенно для такого молодого, здорового и сильного парня, как ты!

— Ах!.. — воскликнул я и махнул рукой. — Ты говоришь со мной так только потому, что состоишь в партии.

— Таких глупостей, Фред, я, откровенно говоря, от тебя не ожидал. И твоя желчность мне неприятна.

— А ты, Георг, разве по доброй воле пошел в солдаты? Ведь ты сам иногда ругал военную службу!

— Ругал, парень, и правильно ругал! Я служил в другие времена. Теперь все иначе!

— Так! — не уступал я. — А что сейчас говорил Кезебир? Что муштра пойдет нам на пользу! Что нас нужно научить дисциплине! Что нам нужно выправить кривые ноги!

— Ты что, не знаешь Кезебира?

Кезебира я знал. Знал и Георга. Только Георг говорил правду. Поэтому мне всегда делается стыдно, когда я вспоминаю свой разговор с ним. Как я мог поднять такой шум из-за призыва в армию?! Все комфорт, проклятый комфорт…

После небольшой паузы Георг неожиданно сказал:

— Послушай, Фред, с пятого пресса нужно снять штамп. Постарайся управиться до обеденного перерыва. Поскольку работа трудная, я подошлю к тебе Удо.

— Но мы ведь собирались работать вместе до конца смены.

— Я передумал, Фред.

— Хочешь от меня отделаться?

— Не болтай.

— Тогда почему ты перебрасываешь меня на другую работу?

— Срочное задание.

— Не верю.

Стоя у кузнечного пресса, Георг сказал:

— Итак, договорились: ты остаешься здесь… А Удо я сейчас пришлю.

— Георг, — крикнул я ему вслед, — я не это имел в виду.

Он обернулся.

— Знаю, Фред.

— Но ты все еще сердишься на меня?

— Нет, Фред.

— В самом деле?

— Да прекрати же ты наконец.

— А когда через полтора года я вернусь из армии, ты возьмешь меня в свою бригаду?

— Конечно. Ты снова вернешься к нам.

Машины заработали. Тот же гул моторов, то же шипение, тот же скрежет.

Снять штамп с кузнечного пресса — в самом деле нелегкая работа. Большинство болтов, которыми крепился держатель штампа, сильно въелись в металл из-за воздействия высокой температуры. Здесь мог помочь только удар тяжелым молотком. Поэтому я был рад, что Георг решил прислать мне в помощь. Удо — сильного широкоплечего парня с веснушчатым лицом.

Удо прикрепили к нашей бригаде в качестве разнорабочего два месяца назад с целью обучить его ремонтно-слесарному делу. Чаще всего с ним возился Георг, а иногда я. Несмотря на то что я был гораздо моложе Удо, он беспрекословно выполнял все мои задания. Удо был на редкость застенчив, почти никогда не принимал участия в разговорах, во время перерывов часто сидел в стороне, курил и мечтал. Поэтому тогда я знал о нем очень мало.

Во время войны он лишился родителей и вел скитальческую жизнь. Сначала батрачил у крестьянина, потом работал в хлебопекарне, а затем еще где-то. К концу войны попал на шахту в Висмут. Перед тем как перейти к нам, Удо в течение девяти месяцев работал в каком-то управлении, откуда с трудом ушел, потому что стремился к настоящей работе, под которой понимал только тяжелую физическую работу.

Кроме всего прочего, Удо долгое время служил на флоте. И когда теперь я вспоминаю обо всех этих событиях, мне кажется, что Георг не случайно решил свести меня с Удо.

Я сразу же стал просить Удо рассказать, как он служил на флоте. Но нам так и не удалось поговорить, так как в цехе было очень шумно. Болты держателя штампа сидели очень прочно, гораздо прочнее, чем я предполагал. Мы взяли десятикилограммовый молот, установили ударный ключ и принялись за работу. Ослабив половину болтов, вышли из цеха, чтобы передохнуть.

Было очень приятно постоять несколько минут на солнце. Я даже решил на следующий день вывести из подвала мотоцикл, чтобы в ближайшую субботу и в два последних мартовских воскресенья, которые оставались до моего отъезда, совершить с Анжелой несколько прогулок за город.

Мы смотрели на бетонированную площадку.

— Ты долго был в армии? — спросил я Удо.

— О-о-о… — Он сделал несколько затяжек. — Без малого пять лет.

— Ну и как, тяжело было?

— Не-е…

— Честно?

— В самом деле было неплохо.

— Как тебя там приняли?

— Нормально.

— А остальное?

— Да все было хорошо.

— А что именно?

— Ну, товарищи, техника, работа.

— А почему ты там не остался?

— Освободил место другому.

Я верил Удо. В свободную минуту он наверняка тосковал по кораблю, по товарищам.

— В каком роде войск ты будешь служить? — спросил Удо.

— Наверно, в артиллерии.

— Это вещь.

— Почему?

— Знаю. Одно время я был заряжающим’ на стомиллиметровом кормовом орудии нашего «Ганса Баймлера».

Больше мне ничего не удалось вытянуть из Удо. Но даже наш короткий разговор в какой-то мере успокоил меня. Мы вернулись в цех…

— Ну, в таком случае… — сказал я.

В данный момент это означало: будь что будет; у меня, к сожалению, выбора не было, и если Удо прослужил пять лет, то я, пожалуй, выдержу полтора года. Только вот со свадьбой придется подождать.