Ольга Цыпаева - Янтарная бусина: крестьянка

— Успокойся, дочка. Видать, дорога ты Богу, раз сам сатана хотел с тобой расправиться. Не оставит Господь тебя. — Саня утирала краем платка набегавшие слезы.

Санька рассказал детям, что с матерью, опустив подробности о лесной встрече, чтоб не напугать. А сам запряг колхозную лошадь и с Раей поехал в город. Рая уже немного знала местных врачей, преподававших в их училище, и надеялась на их помощь.

И вправду, хорошего специалиста нашли быстро, в помощи он не отказал, повезли его в Новиковку. Врач всех выгнал из избы. Он обстукивал Катеньку со всех сторон, пытаясь найти хоть одно живое место, — безрезультатно. Чудо еще, что Катя могла говорить. Долго он расспрашивал ее о том, как все случилось. И чем больше расспрашивал, тем больше путался в постановке диагноза. Ну испугалась, но потом-то до дому добежала! И чтобы сорокалетнюю здоровую женщину разбил паралич от испуга, это уж совсем невиданно.

Доктор вышел на крыльцо, подошел к Катиной матери, задавал ей какие-то вопросы и записывал. Долго расспрашивал, удивляясь ее ответам.

— Только время ее вылечит, — сказал врач Саньке. — Я выпишу кое-какие лекарства, но это скорее общеукрепляющее, чем действенное средство от болезни. — Он неуверенно пожал плечами. — Я не сталкивался с таким никогда. Все началось как паралич Белл, но в роду должно быть такое заболевание, а его не было. Я даже диагноз поставить не могу. Это первый случай за мои тридцать лет работы. Извините… — Врач протянул Саньке рецепт и двинулся к лошади.

На следующий день Санька привез к Катеньке Ефросинью. Сдала старуха, с трудом передвигала ноги. Велела занавесить окна, зажечь церковные свечи, принести святой воды. Потом всех выгнала из дома, подошла к Катенькиной постели.

— Отче наш, иже еси на небесех… — зашептала целительница, и разом затрещали и погасли все свечи. Она снова попробовала их зажечь, но свечи гасли от первых слов молитвы. Полила Ефросинья Катеньку святой водой, и та потеряла сознание.

А когда пришла Катенька в себя, услышала, как Ефросинья говорит с мужем и мамой:

— Нет сил у меня тягаться с сатаной. И не в годах моих тут дело. Если бы это был просто паралич, я бы справилась лучше остальных знахарок — молитвой Преподобной княгине Евфросинии, тезке моей, именно она излечивает от паралича. То, что увидела Катенька в лесу, нашими силами не лечится. И земное наше знание от того не избавит. Ходите в церковь и молитесь. Бог услышит. Только так можно Катеньке помочь. Девяносто лет я прожила, а такого ни разу не видела. Черное у ней все тело, только душа светлая-светлая, видать, на нее не хватило силы у рогатого. Господь с вами. Я тоже за нее молиться буду.

Санька поднял старуху на телегу и отвез домой.

Стал Санька каждый день после работы ходить в церковь. Стоял на коленях перед святыми ликами и плакал. Мать ходила туда днем, молилась о спасении дочери. Даже дети стали бывать в храме. Рая не поехала в город, осталась дома ухаживать за матерью, как ни уговаривала ее Катя. Они с Фалей по очереди дежурили у кровати.

— Мам, я здесь все учебники читаю, а потом экзамены сдам. Так можно, я спрашивала. — Рая брала маму за руку, целовала ее и плакала.

Прошел месяц. Никаких изменений в лучшую сторону не было. Худела Катенька, таяла как свечка. Приезжали доктора. Осматривали больную. Писали что-то в своих журналах и опять уезжали. Говорили, что надежды на излечение нет, поживет еще годок в таком состоянии, да разве это жизнь!

Пробовал ездить Санька к другим знахаркам в дальние районы. Одни, лишь завидев Саньку, гнали его прочь: «Иди, сынок, я тут тебе не помощница. Нет у меня такой силы!» Другие говорили: «На твою жену соседка порчу напустила, это мы поправим быстро, это ерунда…» — и, протягивая склянку с мутным содержимым, другой рукой тянулись за деньгами. От таких Санька сам бежал. Ему еще Ефросинья говорила, что настоящая знахарка денег не берет. Это обманщицы, нечистые на Руку.

Капало время. А Бог не слышал молитв. Не видел страданий Катеньки. Или только делал вид?

И тут Санька вспомнил, как остался жив на войне! Тем же вечером он стоял в церкви перед иконой и разговаривал с Богом:

— Боже, если ты есть, оставь мне жену. Прошу тебя, Господи, услышь меня и молитвы мои. Спаси ее! Молиться тебе буду каждый день, в храме буду бывать каждое воскресенье! Прости, Господи, что когда-то променял я свой крест на комсомольский билет. Дом отчий хотел спасти от варваров. Оставь Катеньку мне, Господи! Продам я дом… Она мне дороже.

Долго сидел Санька перед иконой, вспомнив все молитвы, которым учили в церковно-приходской школе. И показалось ему, что святой лик ему улыбнулся, что сжалился над ним Господь. Но в это только хотелось верить. Так хотелось!

— Сынок! Вставай да иди домой. Церковь-то уж закрывается. Завтра приходи. Видно, большое горе у тебя… — Над ним наклонилась старуха, церковная служка.

— Большое. — Санька поднялся.

— А гляди, как лик-то просветлел! Значит, услышал твои молитвы! — Старуха перекрестилась на икону.

— Это солнце закатное, мать, — вздохнул Санька. — Как может дерево просветлеть?..

— Иди домой, милый, заждались тебя поди.

Санька перекрестился в последний раз и побрел домой. Издалека были слышны голоса детей. Вбежал Санька, все стихли.

— Что? Что случилось?! Что с Катенькой?! — Испуганный Санька стоял среди избы.

— Поди сюда, Шур. — Катя поманила его пальцем.

— Катенька! Катенька! Родная моя! — Санька покрывал Катю поцелуями. — Все! Все! Поправишься скоро! Он услышал меня! Спасибо, Господи! Спасибо! — Санька смотрел не отрываясь на сгибающийся пальчик жены и хохотал, как мальчишка. Целовал Катины руки, обнимал дочерей, тещу и кружил их по дому. Женьку подкидывал к потолку, тот визжал от удовольствия. Все смеялось. Все ликовало и пело, подчиняясь Санькиному шумному настроению.

Комсомольский билет этим же вечером полетел в горящую печку. Спать лег Санька с благодарственной молитвой. Проснулся с ней же.

Катенька быстро шла на поправку. Заново учили ее ходить — все мышцы ослабли после болезни. А когда Катя поправилась и смогла сама передвигаться и выполнять мелкую работу по дому, Санька собрал всех за столом.

— Я решил, что в городе нам будет лучше. И детям образование городское не помешает. Женьке хватит в школу за три версты пешком ходить, да и тебе не стоит больше в колхозе пахать за семерых. Больницы там близко… И кино, говорят, есть… — тянул резину Санька, боясь сказать о главном. — В общем, я дом продал!

— Да что ты, Шур! В своем уме?! Как же ты без него! Сам ведь говорил: «Умру, а дом не оставлю!» — ахнула Катя.

— Да мало ли чего говорил — дурак был…

— Нет, отсюда мы никуда не поедем! Не знаю, что с тобой случилось и кто тебя надоумил, а у меня голова есть. Потом сам жалеть всю жизнь будешь и меня корить, что не отговорила. — Катя смотрела на мужа, не переставая удивляться.