Вера Копейко - Прощай, пасьянс

— Так у нас с самого начала. У обеих. Каждые двадцать восемь дней, — уточнила та, что стояла у постели.

Севастьяна чувствовала, что теперь ее разбирает азарт. Никак не может она понять, кто из них кто.

— Мария, — попробовала она зайти с другого конца, — ты придешь сегодня учить моих девочек?

— Я сегодня не приду, Севастьяна, — ответили они хором и захохотали.

Севастьяна подхватила смех, не зная, как поступить иначе.

Сестра на кровати между тем порозовела, ее щеки, конечно, не повторяли пока что цвета французского коньяка, но возникший в глазах блеск уверял: на этот раз пронесло. Она стала еще больше похожа на сестру, которая стояла.

— Спасибо тебе, Севастьяна.

— Не за что. Ладно, пошла я. А когда Анна вернется?

— Когда захочет.

— Вот и Наталью отпустили… Ох, ну прямо хоть Федору весточку посылай.

— Жаловаться на нас хочешь? — хором спросили сестры.

— Да стоило бы.

— А как ты ему весть пошлешь?

— С почтовым голубем.

— Он есть?

— Найдем, когда надо будет. — Она подперла руками бока и оглядела сестер Добросельских. — Только не хочется ему душу бередить. У него долгий поход и трудный.

— Так не береди, — подала голос та, что лежала.

— Не стану. Но при одном условии.

— Говори, — попросила та, что стояла.

— Пока нет Анны, я буду к вам наведываться каждый день.

— Напугала! — Сестры захлопали в ладоши. — Да мы только рады будем!

— Что-то и мне нехорошо… — Рука стоявшей у кровати сестры метнулась к горлу.

Севастьяна засмеялась:

— Тоже хочешь глотнуть из фляжки, верно? Возьми. — Она снова вынула фляжку из сумочки на бедре.

— А не прислали ли тебе с коньячком свеженьких французских романов? — спросила сестра, которая уже расслабленно привалилась к стене.

— А как же! Вечером занесу. Неразрезанные. Да заприте дом на засов. Я постучу, вы услышите.

Когда сестры остались вдвоем, Мария посмотрела на Лизу и сказала:

— Кажется, пронесло. Когда ты произнесла «Париж», у меня едва ноги не подкосились.

— У меня самой всякая тошнота прошла, — поникла головой Лиза, осуждая себя за неосторожность.

— Но ты хорошо вывернулась, — похвалила Мария.

— Думаешь, она больше не сомневается, кто есть кто?

— Сомневается, — сказала Мария. — Потому что Севастьяна Буслаева всегда сомневается в других людях. Поэтому ее никогда никто не обманывает. Но, как мы с тобой решили, она нам не враг. Поэтому с ней мы будем состязаться любви к искусству. Верно?

— Согласна. Маскарад, да?

— Но только бы нам не переборщить. Помнишь, как говорила наша тетушка? Для чего на маскарад надевают личины? — спросила Мария.

— Чтобы под маской скорее найти того, кого ищешь, — ответила Лиза.

— Она была права. Потому что каждый человек все равно подбирает ту маску, которая подходит ему по сути, не отдавая себе в том отчета. Я замечала много раз.

— Как и тот, кто выбирает себе собаку, — неожиданно добавила Лиза.

— Ты про мопса нашего батюшки? — изумилась Мария. — Ты еще помнишь его?

— Да как же такое забыть? — Лиза засмеялась. — Если наш батюшка всю жизнь вгрызался в книги, то, мопсик делал то же самое, только в буквальном смысле. Ты ведь помнишь, после чего его отлучили от кабинета? — Взгляд Лизы стал мягким, каким он становился всегда, стоило ей вспомнить об отце.

— Да уж, конечно. Мопсик совершил почти непоправимый грех, — добавила Мария.

— Только обложку удалось выправить после его зубов. Она у старинного Евангелия оказалась из очень крепкого дерева и потому не по зубам. Бархат немного подпортил, и все. Зато внутри… Он ведь сам даже клипсы отстегнул, чтобы раскрыть!

— Но как мудр был наш отец, верно? Он сказал, что образованные люди, а это все Добросельские, помнят наизусть строки, которые съел его любимый мопсик. Поэтому не стоит его предавать совсем уж суровой опале… А знаешь, я так волновалась, когда к нам пришел Федор и уставился на этот фолиант. Я думала, а вдруг он захочет открыть его?

Лиза засмеялась:

— Отец держит его на виду, потому что считает его все равно полным святости. Если помнишь наизусть все тексты, а он их помнит…

— По-моему, наш отец помнит абсолютно все, что читает, — перебила ее Мария…

— Верно, — согласилась Лиза. — Так если помнишь все тексты, говорил он, то при одном взгляде на фолиант они выстраиваются у тебя в голове. Но если бы Федор заглянул под бархатные корки, он бы испытал настоящее потрясение. Внутри-то почти ничего…

— Но потом я поняла, Лиза, почему он так пристально смотрел именно на эту книгу, — сказала Мария. — У его матери было в точности такое Евангелие, с гравюрами внутри. Между прочим, оно и сейчас лежит в той комнате, которая всегда была ее. Федор часто читает эту книгу. — Мария улыбнулась, а когда снова подняла глаза на Лизу, вдруг спросила: — Лиза, мне страшно тебя спросить, но… — Мария покраснела. — Но мне нужно это знать. Я не могу от этого отстраниться…

— Я знаю, о чем ты. Ты давно хочешь это узнать. — Лиза улыбнулась. — Чувствовала ли я… то же самое, что и ты, когда я была с Федором?

— Да, — одними губами произнесла Мария, и лицо ее побелело.

— Я много раз говорила тебе, что когда Господь поделил нас, то способность любить Федора он отдал тебе, а мне зачать от него. Для тебя. И выносить дитя для тебя. Это правда.

— Как это странно звучит! — Мария закрыла лицо руками. — Что сказал бы Федор, если б узнал!

— Не думай об этом. Он не должен узнать. Он никогда не узнает.

— Но, Лиза… Ведь когда ты родишь… в тебе что-то изменится. А во мне — нет. Как же я буду… Как же он будет меня любить?

— Он любит тебя так, что не станет искать никаких перемен. Ты сама не ищи. Поняла? Ты его единственная женщина, которая будет с ним всегда. Он не захочет тебя ни кем сравнивать. Да и как? Если ты будешь его единственной женщиной… ты ведь понимаешь, о чем я говорю? К тому же, я знаю, что рожу ребенка быстро, без натуги. Без всяки неприятных последствий, о которых написано в книге доктора, которую ты начала читать, если ты беспокоишься об этом.

— Откуда ты знаешь, что все обойдется?

— Французский доктор мне сказал, что Создатель будто нарочно приготовил меня для этого занятия. — Лиза засмеялась.

Мария смотрела на сестру круглыми глазами. Настроение ее менялось к лучшему.

— Правда? Значит… ты родишь своему посланнику кучу детей?

— Да, целый департамент по иностранным делам, — засмеялась Лиза.

Мария почувствовала великое облегчение и перевела взгляд за окно. Сейчас она видела яркие красные гроздья калины. Казалось, совсем недавно, она цвела белыми кружевными цветами. А когда эти цветы снова явятся в мир, дитя уже будет в нем, в этом прекрасном мире. Ее сын и Федора.

Впервые за эти месяцы Мария спокойно подумала о том, что сейчас происходит в ее жизни. Как будто она наконец согласилась с тем, что начертано для нее, только для нее, причем той рукой, которую не отринешь. Ну и что, если для нее начертано не то, что для других? Оно ведь не выдумано ею, этот ее поступок не прихоть, не игра, а судьба, предписанная рождением. Так о чем ей тогда волноваться? Ей нужно просто жить изо дня в день, из ночи в ночь… Испытывать удовольствие от жизни. От ее красоты.