Вадим Андреев - Встреча влюбленных

Ахтар Наваз даже споткнулся и чуть не упал.

— Что! У меня есть соперник?

Его и без того черные глаза потемнели еще больше, кровь прилила к лицу. Он сделался так грозен, что девушка невольно отшатнулась.

— У вас такой вид, — проговорила она, — как у того хулигана, напавшего на меня. Мне даже стало страшно.

— Не бойтесь, — черты его лица разгладились и успокоились, — не бойтесь меня. Я готов пожертвовать своей жизнью, лишь бы вы взглянули на меня с любовью.

— О нет! Я лучше буду смотреть в другую сторону!

И она быстрой серной скользнула между двумя дородными почтенными женщинами и растворилась в толпе.

— Я схожу с ума от любви! — воскликнул Наваз, глядя вслед убежавшей девушке.

Почтенные матроны переглянулись, недоумевая: к кому из них относятся слова этого статного мужчины?

Джавед бродил по улицам, оплакивая свое невезение. Ведь гуляет же Фейруз где-то со своими суматошными кузинами — таких, как эти «иранские подарочки», в доме не удержать. Значит, Малик Амвар вынужден позволять дочери принимать участие в празднике, ходить по улицам, смотреть шествия. Так почему же они никак не могут встретиться? Да и Фейруз тоже хороша — выбрала бы минутку, когда никто не видит, позвонила ему и сказала, где и когда намерена появиться.

Несколько дней прошло в томительном ожидании встречи. Джавед успел повидать все шествия, входившие в празднование. И в честь младшего брата Хусейна Аббаса, погибшего мученической смертью при попытке прорваться к Евфрату и принести своим соратникам воду, и в честь самого Хусейна — всадники несли в руках завернутые в материю копья с наколотыми на них лимонами, символизирующими отрубленную голову вождя, и посвященное зуль-джанах — «окрыленному», как называют скакуна Хусейна. Во время этой процессии Джавед на своей шкуре испытал мощь прославленного коня. Впереди нее шли люди с огромными подковами в руках — подкове шииты вообще приписывают волшебные свойства. Она для них наделена сверхъестественной силой. Многие верят, что от прикосновения к подкове излечиваются болезни, что она может способствовать рождению сына или исполнению желаний. Те, кто несет на празднике этот символ коня Хусейна, считают своим долгом как бы демонстрировать боевые качества скакуна. Они врезаются в толпу зрителей, хватают зазевавшегося, бросают его на землю со свирепостью льва, а не лошади. Джавед, задумавшийся по своему обыкновению, тоже оказался в пыли, так что агрессивность и сила знаменитого коня у него теперь не вызывали никакого сомнения.

Поднимаясь, от отряхивался от налипшего к ширвани сора, и со страхом думал, что ждет его завтра, когда начнется главное шествие праздника, во время которого каждый год случаются кровавые стычки.

Однако подобные ожидания не заставили его отказаться от того, чтобы прийти на центральную улицу на следующий день, как, впрочем, и всех жителей города. Еще бы — ведь это был торжественный финал, который нельзя было пропустить.

К девяти часам, когда из Большой Имамбары змеей выползла траурная процессия в честь самого Хусейна, полицейским пришлось дубинками пробивать для нее дорогу в толпе зрителей. Впереди ехал всадник на черном, как уголь, коне. Он беспрестанно бил по свисающим с обеих сторон седла барабанам. За ним следовали дудари и знаменосцы. За черным конем бежала белоснежная лошадь, к упряжи которой были привязаны два таких же белых, но окровавленных голубя, символизирующих души погибших праведников. Всадника на ней не было. За лошадью величаво выступал слон. В знак траура погонщик, сидя на спине слона, посыпал вокруг себя пепел. Потом появился еще один конь без всадника: на его седле блестело серебром оружие Хусейна.

Не приближаясь к коню на несколько метров, шли, ударяя себя по обнаженным телам — то по груди, то по бокам — кающиеся грешники. Одни раздирали себе кожу при помощи стальных ежей или круглых латунных щеток, другие — деревянными палками или острыми камнями. У некоторых в руках были плетки.

— Ху-сейн! Ху-сейн! — ритмично выкрикивали они в такт наносимым ударам.

За ними двигались те, кто хотел наказать себя еще более жестоко. Тела их были забрызганы свежей и уже успевшей засохнуть кровью. Они время от времени наносили себе удары длинными острыми ножами или били себя цепями с остро заточенными ключками так, что кровь брызгала во все стороны. Почти все из них держались парами, чтобы поощрять друг друга к новым ударам. Многие обнажились по пояс, другие надели длинные белые рубахи, на которых кровь смотрится еще эффектней.

Джавед, уже неоднократно видевший это зрелище, опять впал в состояние столбняка, почти безотчетно наблюдая, как приплясывают по пыльной дороге самобичеватели, как мотаются из стороны в сторону их головы, будто шейные позвонки уже перебиты. «Это просто одержимые бесами! Какое тут может быть религиозное чувство? Какое очищение? У них пена на губах, они ничего не видят, не понимают!» — думал он, слушая истошные крики:

— Я Хусейн! Вот моя кровь! Я Хусейн!

Рядом со многими из них, не смея приблизиться, шли жены, отцы, сыновья, чтобы присматривать за своими родными и в случае, если те окончательно решат расстаться с жизнью, остановить их. Здесь же присутствовало много полицейских, следивших за тем, чтобы те, в ком на десятый день поминовения мучеников вскипела кровь, не начали кровопролития, придравшись к неуместной шутке, улыбке или даже взгляду какого-нибудь иноверца. В такой день весь город может, как спичка, вспыхнуть от случайной драки во время шествия — люди взвинчены, их нервы натянуты до предела, и накопившиеся беспокойство и усталость ищут выхода.

Джавед пробился между восхищенными зрителями и, давая себе слово, что это было последнее его посещение шествия самобичевателей, быстро пошел прочь от главной улицы. Внезапно юноша заметил, что не он один не выдержал кровавого зрелища. У фонтана стояла, прижимая к глазам платок, Фейруз, которую он так долго искал все эти дни.

Поэт бросился к ней, сразу же забыв обо всем, что довелось ему увидеть.

— Джавед! Какой кошмар там происходит! Как они так могут? И зачем все это?! — бросилась к нему девушка.

— Ты в первый раз это видела? — спросил Джавед.

— Да, и не думаю, что захотела бы еще раз! — прошептала испуганная Фейруз. — Папа разрешил мне подождать их здесь. А ты? Ты что, тоже смотрел на это?

— Да, — признался Джавед, пряча глаза. — Сам не знаю, почему я опять отправился сюда. Не пойду больше.

— Садись, побудь со мной немного. — Фейруз присела на мраморное ограждение и указала юноше на место рядом с собой.

— Я кое-что хотела тебе рассказать, — опустила ресницы Фейруз. — Тут за мной один молодой человек ухаживает…