Джил МакНейл - Мой единственный

Весь остаток вечера Чарли не перестает ворчать и говорить, что у него сломан нос. Он звонит бабушке с дедушкой и сообщает им о своей ужасной спортивной травме, и они выражают ему соболезнование. Мама говорит, что нам нужно бы сделать рентген, и мне приходится долго объяснять ей, что он преувеличивает и что нос выглядит абсолютно нормальным. Чего не скажешь о моем плаще. Мама с огромным облегчением рассказывает, как однажды я сделала то же самое из-за раны на подбородке. Я качалась на качелях в саду за домом и решила попробовать проехать головой вперед. Тогда я безнадежно испачкала ее любимый розовый свитер из ангоры.

Эдна появляется в семь утра, а я, к сожалению, еще сплю. Когда она тихонечко входит в мою комнату с чашкой чая, у меня чуть не начинается сердечный приступ. Конечно, для взломщика она слишком маленького роста, да и вряд ли он понесет чай в постель, но меня охватывает какое-то нервное возбуждение, прежде чем я окончательно просыпаюсь. Эдна уходит приготовить тосты, потому что ей кажется, что я не должна уходить из дому, не позавтракав. Я одеваюсь ровно за пять минут, разгоняю дым от тостера деревянной ложкой, быстро целую Чарли на прощание и направляюсь к машине прежде, чем он успевает задать какой-нибудь очень важный вопрос и тем самым задержать меня. На половине пути я вспоминаю, что забыла надеть сережки, и обнаруживаю, что на мне один носок черный, а второй синий. Вот черт! Барни наверняка заметит и не преминет отпустить язвительную шуточку.

Движение оказывается довольно спокойным, и я доезжаю до окраины Лондона в рекордно короткое время. Я решаю побаловать себя сэндвичем с беконом в своем любимом кафе, которым управляет Мэгги, на окраинной улочке Дептфорда. Я познакомилась с ней, когда мы проводили съемки поблизости, а передвижной буфет не приехал. Входя в кафе, я замечаю, что полы мокрые, но слишком поздно, и я плавным скольжением врезаюсь прямо в стойку. Мне удается удержаться от того, чтобы упасть лицом вниз, только благодаря тому, что хватаюсь за кассу, бью по клавишам, и мы все соглашаемся, что, пожалуй, сумма в 1379,98 фунта стерлингов превышает стоимость булочки с беконом. Кафе заполнено рабочими, все отпускают мне комплименты по поводу моего грациозного скольжения. Мэгги объясняет, что они довольно давно так развлекаются, наблюдая, как посетители прокатываются к стойке, и уговорили ее пока не вытирать полы, чтобы еще повеселиться.

Я сажусь за столик, входят двое работников «Бритиш Телеком». Одному из них удается продемонстрировать очень эффектное скольжение, и мужчины за соседним столиком поднимают бумажные салфетки, на которых написано: 5,9, 5,8 и 6,0. Они имитируют спортивное комментирование и говорят, что Иван исполнил тройной тулуп с двойным оборотом при приземлении. Ребята с «БТ» присоединяются к шутке, и общее возбуждение растет в ожидании следующей жертвы. Им оказывается мужчина из соседнего газетного киоска, его результат — 5,9, 6,0 и 6,0. Мэгги говорит, что она лучше вытрет пол, пока кто-нибудь не убился, и мы соглашаемся, что, пожалуй, пора. Я возвращаюсь в машину и понимаю, что, пока я сидела в кафе, движение стало очень плотным, и застреваю в пробке на Оулд-Кент-роуд. Оказывается, она возникла из-за того, что два водителя грузовиков дерутся. Наконец я въезжаю в Сохо, опоздав в офис только на двадцать минут.

Дженни, которая ведет прием, очень рада меня видеть, и мы договариваемся пообедать втроем со Стефом, адвокатом Барни. Это позволит мне войти в курс конторских сплетен и понять, что замышляет Лоренс. Лоренс — исполнительный продюсер, а я — генеральный работяга-продюсер, и Барни вызывает меня на съемки, потому что он ненавидит работать с Лоренсом. Лоренсу замечательно удаются все встречи с агентствами, получение новых заказов и подмазывание ко всем важным персонам, но он настоящий зануда, достает всех во время съемок, потому что всегда очень беспокоится за Барни, опекает его, и все заканчивается тем, что Барни впадает в истерику и отсылает его домой. Я приезжаю в офис раз в две недели на собрание, в основном чтобы сделать приятное Барни. Я много лет с ним работаю, он замечательный режиссер, склонный, правда, к бурным эмоциональным вспышкам. Но ведь они все такие, у Барни же, по крайней мере, всегда полно работы, а потому и я тоже всегда при работе.

Дженни предупреждает меня, что Лоренс опять возился с моим стулом. Он все время возится с ним, якобы чинит. Обычно же происходит вот что: в тот момент, когда я меньше всего этого ожидаю, стул неожиданно начинает опускаться, и я, естественно, вместе с ним — до тех пор, пока колени не оказываются на уровне подбородка. В это время я обычно держу чашку с кофе. Я заменяю свой стул на один из тех, которые стоят у стола Лоренса: они все выглядят одинаково, и он ничего не заметит, пока сам немного не посидит. Дженни считает, что это замечательная идея, а Стеф двигает свой компьютер так, чтобы стол Лоренса был ей лучше виден, и тогда она сможет точно рассказать, что случилось.

Приходит Лоренс; как всегда, он здоровается со мной с выражением ужаса и спрашивает, почему я снова здесь. Ему не нравится, когда кто-либо сближается с Барни, и он считает своей обязанностью постоянно подчеркивать мою ненужность, чтобы прогнать меня. Мы стоим в приемной, ожидая, пока Дженни рассортирует почту, когда вплывает Барни. «Слава богу, ты здесь!» — восклицает он, на что Лоренс недовольно морщится, а потом говорит: «Отличный костюм, между прочим, но ты знаешь, что у тебя разные носки?» — на что Лоренс самодовольно ухмыляется.

— Да, Барни, спасибо, что всем рассказал. Я одевалась в темноте, чтобы не разбудить Чарли. Еще какие-нибудь комментарии по поводу моей внешности будут или начнем?

Барни смеется и начинает неторопливо подниматься по лестнице в свой роскошный кабинет, который занимает весь второй этаж здания. Я замечаю, что Лоренс взбешен, он не понимает, как я могу разговаривать так с Барни; все его собственные попытки заканчиваются тем, что Барни разражается криком.

Лоренс пристально смотрит на меня и садится за стол. Дженни приносит ему чашку чая, и как раз в то время, когда я начинаю подниматься по лестнице, стул самопроизвольно опускается, его колени оказываются выше головы, а сам он отчаянно старается удержать чашку на весу, чтобы не вылить весь кипяток на себя. Замечательно. Я выражаю ему сочувствие и говорю, что с моим стулом происходит то же самое, видимо, дефект дизайна. Замечательно, просто замечательно. На его лице восхитительная смесь бешенства и подозрения.

Я поднимаюсь наверх для разговора с Барни, и мы обсуждаем приготовления к съемкам каши. Сюжет дурацкий, почти как сам продукт. Парень сходит с рыбацкой лодки ранним утром. Он идет по булыжным улицам маленькой рыбацкой деревушки, открывает дверь в свой дом, и потом мы видим его сидящим за столом в маленькой кухоньке: он ест кашу, на лице — счастливая улыбка. Барни говорит, что это самая жалкая идея, которая встречалась ему в жизни, но он, может быть, сумеет сделать из нее что-то стоящее. У меня ужасное предчувствие, что у нас будет заморочка с этой лодкой, но стараюсь сейчас об этом не думать.