Сабахатдин-Бора Этергюн - Врач-армянин

Мы лежим на диване. Он — позади меня. Я закидываю руки и обнимаю его. Мне стыдно своей смелости. Он легким, но сильным движением поворачивает меня к себе. Целует, целует, целует мое лицо. Я чувствую, как мы соединяемся, становимся одним, единым существом. Вот как это должно происходить на самом деле!

Мне хорошо, я сжимаю бедра, чтобы продлить это наслаждение, я крепко обхватываю руками его шею. Я сама пугаюсь своей смелости. Как я буду жить дальше после того, что я сейчас испытала? Я ничего не понимаю. Это — как омут, сладко-мучительный. Больше ничего в жизни нет.

Я должна вырваться. Иначе я умру. Я не смогу жить. Что я наделала! Я не должна была. Я должна уйти.

Его руки, тело с такой серьезной покорностью расслабляются, отпускают меня.

Я не знала прежде, что мои движения могут быть такими быстрыми. Он молчит, не удерживает меня. Его близость ненавязчива. Я поспешно одеваюсь, укладываю волосы. Внезапно хватаю со стола листок бумаги и поспешно пишу, как в лихорадке:

«Я исчезла, меня нет. Ветер отдал меня травам, камням, деревьям. Я отдала себя. Я ухожу…»

Не глядя на него, сую ему в руку листок. Боюсь прикосновения его пальцев.

Держу в руке перчатки, сложенный зонтик.

— Прощайте! — быстро произношу.

Не оглядываясь, через прихожую. Откинуть засов. На улицу.

Как я благодарна ему за то, что он не удерживает меня!

Прошел час. Всего лишь час. А мне чудилось — вечность. Дома проскользнула в свою комнату.

О милосердная природа! Как хорошо, что меня клонит в сон. Легла в халате, закрыла глаза. Всего этого каскада, водопада странных, мучительных, радостных и нелепых мыслей я бы не выдержала. Как хорошо, что я сразу уснула.

Стук в дверь. Так обычно стучит Элени — деликатно и словно бы о чем-то предупреждает. Отпираю дверь.

Оказывается, Джемиль вернулся, когда я уже была дома. Пора ужинать.

Вышла в столовую. Сидим с Джемилем за столом. Едим, молча.

— Ты была сегодня у матери? — внезапно спрашивает он.

— Нет, была у подруги, — отвечаю машинально. И тотчас раскаиваюсь — зачем сказала, я не обязана давать ему отчет. Но почему он спросил меня? По-моему, хочет знать что-то об отце. Все эти денежные дела.

— Что за подруга? — он это произносит довольно равнодушно.

— Сабире-ханым, — отвечаю спокойно, — жена Ибрагим-бея. Мы с детства знакомы.

Сколько раз внушала себе: не говори лишнего! Зачем это «мы с детства знакомы»? Получилось, будто бы я оправдываюсь.

Джемиль поморщился.

— Бог знает, к кому ходишь. О ней болтают.

— Мама давно знакома с ее матерью! — вспылила я. — Почему я должна целыми днями сидеть взаперти! У всех есть подруги.

Говорю, словно глупый ребенок.

Джемиль вяло и угрюмо махнул рукой. Так от надоедливой мухи отмахиваются. Я искоса глянула на него. Он чем-то озабочен. Наверное, и мне бы не мешало знать, что может его тревожить. Ведь если его денежные дела плохи, это и для меня важно. А, впрочем, пусть отец заботится. Если я вмешаюсь, только испорчу все.

В своей комнате села на постель. Нет, не буду думать о том, что произошло. Это случайность. Это никогда больше не повторится. Никогда. Я просто буду жить воспоминанием. А потом и воспоминание побледнеет, угаснет. Но у меня такое ощущение, будто я вновь что-то забыла. Неужели? Мне становится нехорошо. Я хочу, чтобы никто не знал, чтобы у него не осталось ничего моего.

Вскочила лихорадочно. Шпильки, перчатки — все здесь. Сумочка. Раскрываю. Носовой платок! Начинаю искать. Нигде нет. Могла обронить. Нет, все-таки забыла. У него, в его комнате. Ну и пусть. Пусть эта частица меня остается у него. И аромат розового масла будет становиться все слабее и выдохнется совсем. И этот лоскуток тонкой ткани, принадлежавшей мне, будет напоминать ему обо мне. Потом он забудет меня.

Слезы навертываются на глаза. Мне жаль себя, одинокую, нелепую, ненужную.

А если он найдет меня? Все равно мы никогда не сможем быть вместе.

Утром проснулась довольно рано. Но выходить из комнаты не собираюсь. Не хочу завтракать вместе с Джемилем. Чувствую себя виноватой. Нет, не перед ним. А такое чувство будто я нарушила… нет, не какие-то правила… Будто я совершила что-то очень страшное, после чего я могу стать дурной женщиной. Но нет, это случайность. Это больше никогда не повторится. Буду правдива сама с собой. Я изменила мужу. Это скверно. Я не должна была. И не имеет значения, люблю ли я своего мужа, какой он. Я не должна была изменять мужу.

Но хватит мучить себя. Может быть, это даже хорошо, что случилось такое. Теперь я знаю, как это бывает, чем это грозит моей душе. Теперь я знаю, что этого надо избегать во что бы то ни стало. Это больше никогда не повторится. Никогда.

Надо заняться чем-нибудь простым, обыденным. Раскрыла дверцы гардероба, перекладываю платья. Надо бы что-нибудь подарить Элени. По-моему, она заслужила. Подобрала одно платьице, вполне приличное.

Элени постучала, когда Джемиль ушел. Принесла мне завтрак. Поставила поднос. Уже собралась выйти, но я остановила ее. Сказала, что хочу подарить ей платье. При этом, конечно, покраснела до ушей. Ведь, в сущности, то, что я делаю, унизительно для Элени. Я дарю ей свое ношеное платье. Можно сто раз возразить, что она мне только благодарна. Я уверена, в глубине души она ненавидит меня, ненавидит, быть может, сама того не сознавая. Ведь она ничем не хуже меня, но у меня есть платья, муж, дом, состоятельные родители, а она вынуждена своим трудом зарабатывать себе на жизнь.

Но, разумеется, Элени поблагодарила меня.

Интересно, когда я успела вынуть из сумочки носовой платок. Там, в комнате М. Беру в руки сумочку, щелкаю замочком. Мне приятно держать ее в руках. Она — словно маленький свидетель, хранитель моей тайны.

Элени прибежала сказать, что Сабире ждет меня в гостиной.

— Проводи госпожу Сабире ко мне и принеси кофе.

Я в пеньюаре, волосы распущены. Так и останусь. В конце концов мы подруги.

Сабире в черном чаршафе.

— Ты недавно встала, Наджие?

— Да нет, я рано встала. Просто не хочется одеваться.

— Что делаешь?

— Разбираю старые платья. Скучное занятие. Я рада, что ты приехала.

— Мы ведь договорились.

Да, мы и вправду договорились. Позавчера, после вечера за городом. Позавчера. А мне кажется, что прошло так много времени.

— Я помню. Я так рада тебе.

Не знаю, рада ли я. Я боюсь выдать себя. Сабире такая опытная и догадливая.

— Наджие, у тебя удивительные волосы.

— Сабире, давай договоримся, никаких похвал моей внешности, — я смеюсь, чтобы мои слова не звучали, словно какой-то приказ.

— Скромная красавица — чудо природы! — теперь смеется Сабире.

— Да, я снова хочу поблагодарить тебя за чудесный вечер. Было необыкновенно.