Марина Преображенская - Отражение звезды

— Ваша сиделка не справится с отцом. У меня есть среднеспециальное образование. Наверное, вы еще не знаете, что я — медсестра. Одни пролежни сколько внимания требуют, — произнесла она извиняющимся тоном. — И… дочь… У вас ведь дочь, за которой нужен присмотр… Ну, поймите же сами, пока вы там обустроитесь… Нужен как минимум месяц, чтобы вам обжиться на новом месте.

— Я устал, — голос его прозвучал спокойно и мягко. — Мне надоело изображать заезженную пластинку, повторяя вам одно и то же. Я не из тех, кто женится, а посему у меня нет желания нести ответственность еще за одного человека, — заметьте, за совершенно чужого мне человека.

— Не нужно…

— Нет, выслушайте. — Он усадил Зинаиду на диван, достал еще одну рюмку и разлил коньяк по сосудам. — Пейте. Я ведь прекрасно вижу, что вы частенько прикладываетесь. Это нехорошо, конечно, но меня это не касается. Так вот, на чем мы остановились? Ах, да. Если я и уезжаю на пять лет в Германию, то только потому, что она выходит замуж. Иначе я ни за что не покинул бы этот город. Он слишком дорог мне. Здесь прошли мое детство, юность, здесь я познакомился со своей будущей женой. Только тут я вспоминаю, как она погибла, как я похоронил ее, уехал, но снова вернулся, встретив здесь Леночку… Я не мог предложить ей выйти за меня замуж только потому, что не мог взвалить на ее плечи отца и дочь. У нее, несмотря на то, что она молода, была такая сложная жизнь, что если добавится ко всему еще и это…

Зинаида вдруг почувствовала к Леночке острую зависть, смешанную с внезапно нахлынувшим раздражением. Где же она, горемыка несчастная? А? Ау-у? Не для того ли она усовершенствовала свой итальянский, чтобы в конце концов найти богатенького Буратино?

Она усмехнулась и залпом осушила вторую рюмку коньяку. Все-таки она еще не настолько пьяна, чтобы говорить это вслух.

Он не заметил ее усмешки и сидел расслабившись, погруженный в себя.

— Я не имел права причинять ей боль. Но я был не уверен… Я почему-то был так не уверен в себе, точно мальчишка! Если бы можно было повернуть время вспять! Еще тогда, когда мы осматривали этот дом и я намекал ей на нашего будущего сына, я все сделал бы иначе. А теперь… она выходит замуж… — Он вздохнул, перевел взгляд на девушку. — Остаюсь два дня. А если быть точным, то два дня и три ночи. Но что может измениться за это время? Ничего, понимаете? А если бы еще тогда вы сказали мне, что она в городе… — Зинаида увидела, как блеснули его глаза, и устыдилась своего недавнего злорадства.

— Извините… — Она взяла его за руку, но он отдернул ее и резко поднялся.

— Сегодня, после разговора с Натальей, я заплатил за месяц вперед сиделке. Дочь моего старинного приятеля будет учиться на заочном в пединституте и жить в моем доме, выполняя одновременно обязанности гувернантки. Ее муж присмотрит за домом, — холодный блеск в глазах Андрея отрезвил девушку. Куда делся сентиментальный и растерянный любовник, потерпевший фиаско? Самонадеянный, бессовестный грубиян! Но разве не сама она виновата в том, что вынуждена сейчас слушать его хлесткие слова? — Так что, милая девушка, ничто больше не должно удерживать вас здесь. Сегодня, сейчас же, сию минуту, вы подниметесь к себе в комнату, соберете вещи, а завтра на рассвете я отвезу вас в Москву. Москва город больших возможностей, так что у вас будет множество шансов устроить свою жизнь. Не обессудьте, что вынужден буду поднять вас слишком рано. Надеюсь, до пяти утра вы сумеете выспаться, потому что к семи я должен быть в аэропорту. Мне предстоит еще один трудовой день. Спокойной ночи.

Поправляя на ходу светлые тонкие пряди волос, Зинаида пошла к лестнице. Родинка на ее подбородке задрожала, она смахнула носовым платком нечаянную слезинку и перехватила насмешливый взгляд Андрея, в глубине которого были холод и неприступность.

— Спокойной ночи, — прошептала она.

Через полчаса она была готова к переезду и целую ночь глядела в потолок сухими глазами, прислушиваясь к беспокойным шагам Андрея и тихим стонам его парализованного отца.

Шины шуршали по влажному утреннему асфальту. Пока еще над городом зависали серые клочья тумана, но, как бы подтверждая прогнозы синоптиков, сквозь туман светлыми бликами проглядывало чистое небо, отмытое от копоти и смога весенними дождями. Последний день мая…

— Да, сударь, — произнес он, сам испугавшись ноток сарказма, изменивших его голос до хрипоты. — Завтра она выходит замуж.

Ветерок, тугой волной ворвавшийся в открытую форточку, поднял надо лбом непослушный вихр. По всему телу пробежала холодная зыбь, и неожиданно он почувствовал, как горько сжалось его сердце.

Андрей свернул с Тверской и, притормозив у перекрестка, замер. По этой улице они когда-то шли. Сидели в этом кафе. Возле бывшего дома графини Разумовской стояли минут двадцать и, дрожа от холода и какого-то необъяснимого внутреннего волнения, ели мороженое. Люди, преодолевающие снежную заметь, кутались в воротники и оглядывались на них, а они только смеялись и теснее прижимались друг к дружке. Запах ее заснеженных волос до сих пор кружил ему голову.

Сейчас сильнее, чем когда-либо, он ощутил, как желанна ему Леночка. Ведь только теряя человека, мы вдруг начинаем понимать, как он нам дорог.

У мусорного контейнера порыв ветра поднял вверх стайку мелко разорванных бумажек. Неожиданно для себя Андрей развернулся, круто подрезав идущую следом за ним машину, пересек двойную полосу разметки и вжал до упора педаль газа.

Леночкино лицо преследовало его — она смотрела прямо ему в глаза своими большими влажными глазами, — и, словно желая избавиться от колдовского наваждения, он рассмеялся. Но до чего же неприятным был этот смех!

Наверное, со стороны он казался сильным и самоуверенным, наверное, улыбка его была мужественной и беззаботной, а смех громким и резким; так и должен смеяться тридцатилетний мужчина, знающий, что ему нужно от жизни. Но все это было ложью! Если б кто-то мог заглянуть в его душу, то почувствовал бы, как щемяще отзывается его сердце на каждое воспоминание о ней.

Она выходит замуж, и нет никого в этом мире, кто мог бы вернуть ему былое счастье, так же внезапно потерянное, как и обретенное.

Оглянувшись вокруг, он лишь смог выдохнуть: «Надо же!» Будто какая-то неведомая сила закружила его по туманным дорожкам и вывела к зданию радиоцентра.

Здесь она работает. Или уже можно сказать — работала? Он слышал, что Леночка собирается провести медовый месяц в Каннах. Недурно. А потом она и вовсе затеряется золотой песчинкой в безбрежных барханах солнечных пляжей. Так что сюда, в это замызганное строение с темно-серыми стенами, мутными окнами и нищенским заработком, ее уже вряд ли заманишь. Разве что приведет своих детей на экскурсию: «Смотрите, цветочки мои оранжерейные, в каких трудных условиях работала ваша мама».