Марина Преображенская - Отражение звезды

Но все же Андрей должен сам найти ответ на вопрос: «И что же теперь?» Он откинулся на спинку сиденья. Дышать вдруг стало тяжело. Расстегнув верхнюю пуговицу, он осипшим голосом произнес:

— Не знаю. А даже если и знаю, я не могу давать в этом деле никаких советов. Самый лучший советчик — сердце… Если у вас оно, конечно, есть… — К своему сердцу он поднес руку и стал интенсивно массировать тяжело вздымающуюся грудь. — И еще, — он повернул побледневшее лицо к Выголеву. — Как бы там ни сложилось, если вдруг я не смогу…

— Перестаньте! — Андрей насторожился. Не нравились ему этот бледный оскал губ, с сероватым налетом оттенок щек и тяжелое, прерывистое дыхание старика. — Возьмите себя в руки. До аэропорта рукой подать. Я отведу вас в медпункт…

— А… — мягко перебил его Каратаев и улыбнулся. — Это не страшно. Все равно мое уже отзвенело. Так вот, дослушайте до конца. Если что, передайте ей адрес. Запомните? Или найдете карандаш?

— Запомню, — кивнул Андрей. На память жаловаться ему было грех.

— Петербург, улица Асафьева, дом двенадцать, корпус один, квартира сто сорок. Запомнили? Никитин Сергей Николаевич…

— Никитин? — Андрей вскинул брови, и на его лице отчетливо проступили красные пятна. — Никитин? Так это же… это отец Ефима? Зачем ей этот адрес?

— Это ее отец, — сказал Каратаев и, наткнувшись на взгляд Андрея, в котором бушевало пламя, подтвердил: — Это ее отец… Вот такие винты крутит судьба… Я давно знал об этом, но все никак не решался сказать ей. Еще тогда, когда попросил своего приятеля последить за Ефимом… Это он только ему известными путями добрался до истины. По-моему, через бывшую подругу Леночкиной матери… — Каратаев осекся и снова прижал влажную ладонь к груди. Некоторое время Каратаев молчал. Андрей тоже не знал, о чем говорить. Красные пятна исчезли с его лица, их сменили растерянность и беспокойство. Это известие настолько потрясло Андрея, что он забыл о Каратаеве, о его самочувствии, о предстоящем полете, о Леночкиной свадьбе, он забыл обо всем, увидев вдруг перед собой лицо Ефима.

— Так, значит, они брат и сестра? Как странно…

— Нет, — покачал головой Каратаев. — Ефим приемный сын своих родителей. Жена Никитина не могла забеременеть и долгое время обвиняла в бездетности своего мужа. Сергей Николаевич завел кратковременный роман на стороне… — Он судорожно вздохнул. — Вероятно, чтобы доказать себе, что он вполне дееспособный и здоровый мужчина Правда, подруга Леночкиной матери рассказывала, что мужскими достоинствами он не блистал и был жутко закомплексованным человеком… Об этом ей рассказывала еще Леночкина мать. Знаете, как у них, у женщин: сарафанное радио все про всех знает. Особенно такие пикантные подробности. И фамилию его она хорошо запомнила. Он почему-то любил, когда его по фамилии называли. Уж больно превеликую любовь питал к себе. Наверное, это было для него чем-то вроде реабилитации за униженное положение при жене. А когда узнал, что Леночкина мать забеременела, даже жениться предлагал. Но потом передумал. Семья-то у его жены древняя, со своим генеалогическим древом, уходящим корнями в глубокое прошлое. А Григорьева — кто? Так, простушка из класса синих манжет. Ни имени тебе, ни денег, ни положения в обществе… Какая все это в принципе чушь… Как бы там ни было, не задался у них брак. А Леночка стала носить фамилию матери. Кто бы мог подумать, что их так схлестнет?.. Да, кстати, вы знаете, что Ефим сбежал?

— Да… сбежал и погиб, — Андрей припарковался и уже вынимал ключ из зажигания. — Он заслужил смерть… Хотя… это кощунство говорить подобные вещи.

— Погиб, — усмехнувшись, повторил Каратаев, и тут же лицо его исказила гримаса боли. — Очень сомнительно… Очень… Так много странного и поспешного. Вся эта камуфляжная чепуха, весь этот спектакль с пылающей машиной… Интересно было бы узнать, кому и сколько он заплатил за свое освобождение. — Каратаев поднял лицо вверх. Тонкая обивка салона мелким ситечком зарябила в глазах Григория Юрьевича, и он прикрыл веки.

Говорить становилось все труднее и труднее, нужно было выходить из машины, но и выйти он не мог. Словно чья-то мохнатая лапа легла на грудь и выпустила острые когти, впиваясь при каждом вздохе в раздувшееся в груди сердце.

— Надо же, валидольчик забыл. Мне бы сейчас таблеточку…

— Я мигом, — Андрей рванулся, чтобы выскочить из машины, но Каратаев мягким жестом остановил его.

— Я прочел в дневнике о каких-то счетах, которые Наталья видела в офисе Генчика, — их оставила там невеста Ефима. Попытайтесь выяснить, на какую фамилию. Вероятней всего, это и будет новая фамилия «птицы Феникс»… И, пожалуйста, поторопитесь… Душно. — Он открыл дверцу и повернулся всем корпусом к хлынувшему в салон потоку свежего воздуха, уцепился руками за спинку сиденья и ступил на асфальт ослабевшими ногами.

Ноги его подкосились, и Каратаев тяжело осел, соскальзывая спиной по крылу автомобиля, оставляя на нем широкий след, — чистую, блестящую полосу и отпечаток цепляющейся за гладкую поверхность пятерни.

Андрей поднялся на второй этаж в «штурманскую», переоделся и почти бегом направился на медконтроль. Время поджимало так круто, что для раздумий на отвлеченные темы не оставалось ни секунды. В какие-то мгновения Андрей превратился в четко отлаженный механизм.

Он даже выговор за опоздание выслушал с непроницаемой маской на сосредоточенном лице. Только нет-нет да всплывала перед глазами картинка: шумная толпа людей, чьи-то крики о том, что нужно вызвать врача, мелькание юбок, туфель, участливые и любопытные взгляды, советы, вопросы, — все это он видел и слышал, когда дышал Каратаеву в рот и методично массировал ему грудь, требуя от собравшихся не мешать и искоса поглядывая в просветы между тел, ожидая профессиональной помощи.

— Все нормально, жить будет, — сообщила ему на бегу знакомая медичка — она семенила рядом с носилками и, следя за пульсом, держала пальцы на каратаевской кисти. — Главное, мы вовремя подоспели. Теперь в госпиталь, а через месяц и думать забудет. Микроинфаркт, судя по всему. Ты, главное, не волнуйся. Спокойненько посиди несколько минут, пусть давление придет в норму, а то ведь до полета не допустят.

— Не допустят, — пробормотал он, надевая китель и поправляя на голове фуражку. Пульс, давление, температура — все в норме. Разве что отпроситься. Но не сейчас. Сейчас — поздно. А вот если договориться на после полета…

Андрей быстро подсчитал, что из Киева вернется в Москву примерно к двенадцати. Час десять — туда, столько же плюс-минус пять минут — обратно, полтора часа на стоянку в Киевском порту. Не позже половины первого он будет в Москве. И львиная доля сегодняшнего дня останется у него в запасе.