Лиз Райан - Знак расставания

И вдруг — совершенно неожиданно — последовал взрыв творческой активности! Одним махом опера выстроилась вся, словно все биоритмы Бена воспрянули — или на него просто снизошло вдохновение? А если так, то кто или что стало его источником? Эран боялась спросить, она чувствовала, что между ними разверзается пропасть, не давая им нормально общаться, а потом они уже могли говорить только об опере. Бен все больше и больше замыкался на своем произведении.

Их некогда кипящая интимная жизнь стала приглушенной, и Эран убедилась, что у него кто-то появился. «Я не могу его об этом спросить, я не могу говорить с ним, а теперь он не может говорить со мной! У него новая муза. Я сама все разрушила!» — плакала Эран.

В конце лета Бена все чаще не бывало дома, по его словам, он работал в студии, а потом и Тхан тоже стал вести себя как-то странно, уклончиво. Тхан знал!

Тхан был другом Бена. Он должен ей все рассказать!

— Кто она? Я знаю, ты был всегда предан Бену, но, пожалуйста, скажи мне! Скажи! — умоляла Эран.

Она почти видела себя со стороны — обезумевшую, раздраженную. Но Бен тоже был как одержимый, в преддверии появления своего «ребенка» — его оперы. Или… О Господи! Или его подружка беременна? Может, в этом все дело? Если это так, она потеряет рассудок, думала Эран. Мысль о том, что Бен может быть отцом ребенка еще какой-то женщины, сводила Эран с ума. Вцепившись в Тхана, она умоляла его рассказать все начистоту, она не стеснялась своих подозрений, не могла скрыть охватившей ее паранойи.

— Эран, ты сумасшедшая! Если ты так думаешь, ты разрушишь ваш брак! — сказал ей Тхан.

У Тхана к этому времени было уже двое детей, он был так спокоен и так счастлив со своей женой Бет, что порой Эран почти завидовала им. Эран ненавидела это чувство, всегда ощущая, когда люди завистливо смотрели на нее, на этот дом, на мужа, на музыку, на их благополучие и состояние. Но когда ты сам завидуешь другим, в твоей жизни ничего не меняется, а только все становится хуже. Эран заставляла себя остановиться, она представляла себе, что Конору было бы стыдно за нее.

В октябре Бен неожиданно отменил свои зимние гастроли в Южной Америке. Ларри просто бушевал от ярости, и Эран тоже охватил страх. Это должно быть чем-то необычайно важным, раз удерживало Бена в Лондоне.

— Я хочу сосредоточиться на моей опере, закончить ее к марту и подготовить для сцены, — сказал Бен.

Были найдены спонсоры, дирижер, площадка — маленькая церковь Св. Клемента, где часто шли небольшие оперы. Бен предпочел бы зал побольше, но Ларри не позволил бы ему рисковать, даже если бы какой-нибудь театр согласился. Но театры и не горели желанием играть «ва-банк» с труппой практически никому не известных, за исключением самого Бена, артистов. Работать в таких скромных условиях было совершенно непривычно для Бена, но он утешал себя тем, что ему удалось привлечь потрясающих певцов.

— Конечно, это не Паваротти и не Кабалье, но не исключено, что когда-нибудь они станут певцами такого же уровня! Представь только, что потом певцы будут говорить, что первый успех на сцене им принесла моя опера? — восклицал Бен.

Несмотря на свои плохие предчувствия, Эран тоже заразилась его возбуждением, радовалась за него. Почти через двадцать лет Бен был, как никогда, близок к тому, чтобы реализовать свои амбиции!

— Бен, я так горжусь тобой. Правда, очень горжусь, — поздравляла его Эран.

Бен слегка улыбнулся:

— Возможно, тебе лучше подождать, пока ты не увидишь все своими глазами.

Бен опять не пускал Эран на репетиции, говорил, что это плохая примета — обсуждать что-нибудь заранее. Но он сделал очень выразительный жест — премьера была назначена на девятнадцатое апреля, день рождения Эран, ей исполнялось тридцать семь лет. Уже не молоденькая, чтобы ясно чувствовать и понимать, что Бен по-прежнему любит ее, что они достойно прожили эти годы вместе…

Принимая это во внимание, Эран решила отложить до лета другое, настоящее драматическое событие. К лету Бен успокоится, у Рианны будут длинные каникулы, и все будет решено. Если этому суждено разбить их сердца, то по крайней мере останутся счастливые воспоминания.

Ежегодное письмо от Аймир пришло в марте, вскоре после дня рождения Рианны, оно было в еще большой степени, чем всегда, сдержанное и немногословное. Рианна, писала Аймир, наслаждается всеми прелестями своего возраста, ей понравилось проводить время на вечеринках и с молодыми людьми. Она стала вегетарианкой, хочет иметь мотоцикл, носит невообразимую одежду. Но в целом с ней все в порядке. Все хорошо, и все другие проблемы тоже утрясутся, пусть Эран не переживает.

Эран очень хотелось, чтобы Дэн и Аймир приехали на премьеру оперы. Большой вечер Бена, возможность поблагодарить их за их доброту. За поддержку, за тот замечательный рояль. Но если Эран пригласит их, все получится ужасно неловко — Рианна тоже может захотеть приехать, и что тогда? Девочка сейчас серьезно занималась оперной музыкой и очень много работала над вокалом. В этот раз в письме не было фотографии. Эран стала утешать себя мыслью, что увидит дочь летом, и эта мысль мучила ее, разрывала на части от предвкушаемой радости и жуткого страха.

До сих пор оставался слабый луч надежды, но скоро почти наверняка наступят ужас, боль и горечь и, может быть, даже ненависть. Годы ненависти к матери, которая ее бросила! И к отцу, к отцу, который может быть очень высокомерным, может уязвить Дэна, разрушить ее теплую дружную семью…

Или может отказаться от Эран, пренебречь ею? Бен был очень привязан к своим племянникам и к племяннице, очень нежен со всеми, но каждый раз в горле у Эран становилось сухо и внутри все сжималось при мысли о неведомом будущем.

В последние недели перед премьерой Бен был просто невыносим, сплошной комок нервов в предчувствии провала. Держа в голове предстоящие гораздо более трагические переживания, Эран всячески настраивала его и себя на то, что это лишь первая проба, первая из многих будущих опер. Она хотела помочь, успокоить, но даже название несло в себе напряжение: «Первая ночь».

— Первая и, может быть, последняя, — вздыхал Бен.

— Ну, не будь таким пессимистом! Ты же говорил, что на репетициях все шло хорошо! — говорила Эран.

— Да, все было чудесно, прости, но ты не можешь себе представить, что я сейчас чувствую. Я… я боюсь, — признался он.

— Бен Хейли боится? — поддела Эран.

— Да, я просто оцепенел от ужаса! Ты обещаешь, что попробуешь отнестись к опере положительно? То есть не будешь спешить с суждениями, не будешь плеваться, даже если тебе сначала не понравится? — Он говорил как ребенок.

— Да не буду я плеваться! Я эту музыку люблю безумно! — сказала Эран.