Наталья Калинина - Месть женщины

Теперь я виделась с ним почти каждый вечер. Он обожал прикасаться ко мне — нежно, как к цветку, с которого боялся отряхнуть пыльцу. Гладил по голове, целовал в затылок, сажал при всех к себе на колени. Я была травести и на сцене, и в жизни. И мне, как ни странно, очень нравилось это амплуа.

Я смирилась с тем, что Алеша влюблен в Олега, и даже страдала, если замечала, что Олег увлекается кем-то еще, не важно, был то мужчина либо женщина. Алеша был теперь очень откровенен со мной, и я стала хранительницей его любовных тайн. Он сказал мне как-то: «Ты — единственная женщина, которая меня не раздражает. Думаю, я бы даже смог заниматься с тобой любовью. Наверное, это захватывающе — ощутить себя мужчиной и завладеть женским телом. Но тебе еще рано заниматься любовью. Я не смею совращать тебя. Нам нужно немного потерпеть. Потом мы обязательно попробуем».

Прошло три года. Я все так же играла в театре и все так же была травести — почему-то я остановилась в физическом развитии, если не считать того, что подросла на семь сантиметров. Я носила великолепную неподражаемую прическу, плод вдохновенного искусства самого модного в Москве парикмахера. Ходила в джинсах и мужских пиджаках, железно усвоив слегка угловатую походку мальчишки-подростка. Но почему-то в театре все в один голос твердили, что я необыкновенно женственна и из меня бы вышла замечательная Джульетта. Но у нашего Фантика оказалась на редкость смекалистая голова, и он ввел меня в спектакль в роли Ромео. Репетиции шли тайно, об этом трюке знали далеко не все в театре. В программке значился мой сценический псевдоним — Е. Смолич, и публике оставалось только гадать, какого рода существо скрывается под блестящим трико в обтяжку и париком рыжеватых кудрей.

Премьера имела шумный успех. Ко мне в гримерную валом валили и девицы, и юноши определенных наклонностей. У Пал Семеныча странно поблескивали глаза, когда он, заключив меня в объятья, шепнул на ухо: «Наш с тобой триумф. Но не благодаря ошибке природы, а чему-то еще, мной пока не разгаданному. Нет, это не талант, хоть у тебя он тоже есть. Какая-то кроется за всем этим тайна…»

Алеша играл в том спектакле Меркуцио, и в сцене его гибели я плакала настоящими слезами. В любовных сценах мой голос звенел каким-то непонятным мне самой отчаянием, и в нем всем чудилось предчувствие трагической развязки.

После банкета по случаю премьеры Алеша отправился ночевать к нам — он не ночевал у нас с той самой ночи, которую мы провели вместе на диване в гостиной, хотя нередко заходил в гости. С Олегом они давно расстались. После Олега у Алеши было несколько увлечений, которые он называл «тщетными поисками трансцендентного идеала».

В тот вечер мы сидели рядышком на диване, оживленно обсуждая спектакль, возбужденные еще не перебурлившими в нас шекспировскими страстями, успехом, шампанским. Мама вошла в гостиную в пеньюаре и с аккуратно уложенными под сеточку волосами. Она воскликнула, всплеснув руками: «Господи, так вот же истинные Ромео и Джульетта, а наш Фантик носится с этой вислозадой Кутеповой. Этот осел ни черта не понимает в женском очаровании».

Сказав что-то еще — несущественное, а потому я не запомнила, — мама пожелала нам спокойной ночи и удалилась спать.

— Странно, — задумчиво произнес Алеша. — Мне тоже хотелось сегодня стать Джульеттой. А потом снова Ромео. Понимаешь?

— Кажется. Надо подкинуть эту идею Фантику, — сказала я, затрепетав при одной мысли о том, что Алеша будет обнимать и целовать меня, вдохновленный страстным шекспировским сюжетом.

— Но не только на сцене, а и в жизни тоже. Попробуем, а? — предложил он и обнял меня за талию.

— Давай. — Внутри меня что-то сладко заныло. — Только я… я чего-то боюсь.

— Чего? — удивился Алеша, вдруг убрав свою руку. — Я знаю, что ты девственница, и я вовсе не покушаюсь…

— Не в этом дело, — сказала я, невольно покраснев. — Я боюсь…

Тогда я так и не смогла объяснить причину своего страха, это сейчас я поняла, чего боялась: превращения травести в романтическую героиню. Но я, конечно же, согласилась на Алешино предложение пойти в мою комнату.

На всякий случай мы заперлись на крючок. Я заметила, как дрожат Алешины пальцы.

— Зачем ты отрезала свои чудесные волосы? — шепотом спросил он, и я уловила в его голосе сожаление.

Я сняла с болванки возле зеркала роскошный парик, который привезла мне из Флоренции мама, — я его даже не примерила толком, и он пылился на моем туалетном столике как напоминание о каком-то прекрасном мире, куда я не могла войти. Мое лицо в обрамлении розовато-сиреневых локонов мне показалось трепетно прекрасным. Алеша смотрел на меня, слегка прищурив глаза, потом вдруг крепко — по-мужски — схватил обеими руками за талию.

— Ты и этот старина Уильям возбудили во мне странное желание. Я хочу тебя.

У него получилось не сразу и, как мне кажется, сопровождалось болью. Я почему-то боли не почувствовала. Мне понравилось. Быть может, потому, что я не знала ничего другого. Я расплакалась от счастья. Мой дух ликовал. Алеша признался мне, что я его первая женщина, и стал клясться, что ему необыкновенно хорошо со мной. Он был в постели таким, каким я мечтала его видеть. Мое тело возбуждал дух, а не его неумелые ласки. А еще мне казалось временами, будто я двуполое существо…

Утром, когда мы втроем пили на кухне кофе, Алеша вдруг сделал мне официальное предложение. Оно прозвучало очень театрально. Более того, он встал на одно колено и поцеловал мне руку. Но судя по его лихорадочно блестевшим глазам, это был не театр. Мама, кажется, ничего не поняла. Она хлопала в ладоши и кричала «браво!». Когда Алеша ушел, сказала как бы между прочим:

— Неисправим. Я надеялась, у него это с возрастом пройдет. В юности многие этим балуются.

— Но Алеша сделал мне самое настоящее предложение, — возразила я, не оборачиваясь от раковины, где мыла чашки.

— Ах, девочка моя, Олег тоже когда-то делал мне предложение. Он-то, по крайней мере, кое-что представляет из себя в постели, хотя, конечно, не экстра-класс. Этот твой так называемый жених с вялым членом…

— Мама, не смей! — возмутилась я. — Как ты можешь быть такой циничной!

— Деточка, лучше циничной буду я, чем окружение, в которое ты попадешь, благодаря этому человеку, — голос матери стал серьезным, и в нем зазвучала неподдельная тревога. — Поверь мне, я люблю его самым искренним образом, но не до такой степени, чтобы жертвовать ради него собственной дочерью.

— Мама, ты не права. Он… он настоящий мужчина, — возбужденно возразила я. — Он удивительный, он такой нежный, тонкий…

— А, уже попробовала, — как-то слишком уж равнодушно сказала мать. — Нет, я вовсе не собираюсь препятствовать вашему браку, тем более что ты все равно меня не послушаешься, а мне бы очень не хотелось потерять тебя, деточка. Пускай Алеша, если хочет, переселяется к нам. Тем более что завтра я улетаю на съемки, а потом уеду в Пицунду.