Наталья Калинина - Месть женщины

Ваня рассказал, почти ничего не утаивая. Разумеется, он умолчал о ночных танцах Инги на крыше.

— Нужно вызвать родителей покойной. Тело находится в морге. Завтра произведут вскрытие.

— Зачем? — невольно вырвалось у Вани. — И так ведь ясно, что она захлебнулась.

— Это неизвестно. Вам придется дать подписку о невыезде, — сказал следователь.

— Значит, я один из подозреваемых? — спросил Ваня. Эту фразу он слышал в каком-то детективном фильме.

Следователь промолчал.

— Вы сказали, ее выгнали из дома? — спросил он чуть позже, глядя не на Ваню, а в окно.

— Это она мне сказала. Ее родители вроде бы принадлежат к какой-то секте. Кажется, к баптистской.

Следователь оживился.

— Неужели? А она рассказывала что-нибудь про них?

— Почти ничего. Я только помню, что она никогда не видела своего отца. — Говоря об Инге, Ваня не испытывал никаких чувств. А ведь еще день назад казнился досадой на себя за свою слабость.

— Я вижу, ты не больно переживаешь по поводу гибели своей подружки, — вдруг сказал следователь, вцепившись в Ванино лицо своими маленькими водянисто-желтыми глазами. — А ведь она, кажется, была твоей невестой.

— То была игра. Она меня соблазнила. Но я с самого начала знал, что не женюсь на ней.

— Но она этого хотела, да? Она на этом настаивала?

Теперь он в упор смотрел на Ваню пристальным взглядом холодных немигающих глаз.

— Нет, — спокойно возразил Ваня. — Ей казалось, будто она меня любит, а все остальное для нее не имело значения.

— Алголизин из аптечки пропал, — шептала Нонна, роясь дрожащими пальцами в коробке с лекарствами. — Я для бабушки берегла, думала, вдруг боли сильные начнутся… Ой, Господи, ну кто же мог его взять?..

Она обернулась и внимательно посмотрела на Ваню, который сидел за столом и молча следил за нею. Внезапно она прижала к губам пальцы, лицо ее сморщилось в безвольной гримасе жалости, в испуганных глазах сверкнули слезы.

— Я не брал твой ал… алголизин, — сказал Ваня, спокойно глядя на Нонну. — Я даже не знаю, что это такое. Хотя, кажется, догадываюсь. Это наркотик, да?

— Да, — Нонна кивнула почти облегченно, но глаза сохранили испуганное выражение. — Помнишь, у тебя голова болела — на солнце, что ли, перегрелся — и я сказала: возьми таблетки в коробочке из-под зефира. Алголизин тоже лежал в этой самой коробочке.

— Но я взял анальгин — я всегда пью анальгин, когда у меня болит голова. Мне никакое другое лекарство не помогает.

— Боже мой! — тихо вырвалось у Нонны.

— Что с тобой? — не понял Ваня.

— Ты выпил его вместо анальгина. Таблетки лежали в пакетике с надписью «анальгин». Ванечка…

Она залилась слезами.

— Ну и что, если даже я выпил их по ошибке? Я ведь жив-здоров и вообще…

— Ничего, ничего. — Нонна замахала руками и, быстро накрыв крышкой коробку, засунула ее в шкафчик. — Только никому про это не говори, ладно? А то еще скажут…

— Что скажут? — недоумевал Ваня.

— Еще этот дядька настырный узнает. Ой, не приведи Господи, если узнает. Он и так глядит на тебя, как на…

Нонна зажала рот ладонью и всхлипнула.

— Как он на меня глядит? Он вежливый, правда, немного тупой. У него работа такая — в каждом преступника подозревать.

— Да, да, Ванечка, но ты все равно никому про это не говори, — не успокаивалась Нонна. — А то скажут: фельдшерица дома всякую пакость держит. — Она снова всхлипнула. — Бедный, бедный мой мальчик…

— Почему я бедный? Выходит, у меня железное здоровье, если я даже не почувствовал, что выпил вместо анальгина эту гадость. Я вообще не помню, что тогда со мной было. Кажется, я долго и крепко спал… Нет, я ничего не помню. Ты что на меня так смотришь?

— Завтра небось мать ее приедет — следователь ей срочную телеграмму дал. Мне Вера, почтальон, сказала. Они привезут ее из аэропорта на своей машине. Ой, что будет… Она ж тебя в порошок сотрет, а ты, бедный мой, ни в чем не виноват. Это все я…

— И ты не виновата. Все случилось так, как должно было случиться. Правда, отец ее жалеет. Вот только кто мог это сделать?

Нонна все так же изумленно смотрела на Ваню, и ему вдруг сделалось не по себе.

— Ты что, меня, что ли, подозреваешь? Да у меня бы сроду духу не хватило. Кишка тонка, как говорится. — Ваня усмехнулся. — Слушай, а ты не знаешь, она случайно не познакомилась тут ни с кем?

— Не видела я. — Нонна вздохнула и наконец отвела глаза в сторону. — Говорят, за ней этот припадошный Костик бегал. Ну тот, которого кондрашка хватила, и он малость тронулся. Я тогда совсем девчонкой была и ничего толком не помню. Говорят, этот Костик был мужем или полюбовником той женщины, что здесь одно время жила. Это еще до того, как дому сгореть. Она обманула его — сказала: приеду сама или тебя к себе в Москву заберу. И он ее ждал. Даже к нам в Плавни переселился — он в райцентре раньше жил, — чтоб свою зазнобу не прозевать. Над ним, помню, смеялись, но и жалели его. Говорят, этот Костик после пожара что-то в золе искал. А в золе чего найдешь? — Нонна рассказывала с увлечением и даже с облегчением, будто слишком долго держала в себе все это, а теперь, наконец, плотину прорвало. — В том доме тетка парализованная лежала. Может, она и спалила по нечаянности дом, да сама в нем и сгорела. Этот Костик, как напьется, и по сей день твердит: «Ребеночек, ребеночек сгорел». А там никакого ребеночка не было.

— Я видел этого типа, — сказал Ваня. — Когда мы с ней были на той стороне. Это еще до того, как мы поссорились. То был его шалаш?

— Он летом часто в шалаше ночует. Да и днем там околачивается. Другой раз как выскочит из кустов, так и обомрешь от неожиданности. Недавно я его у нас в огороде видела. Да ладно, пусть себе ходит — он мухи и той не обидит.

— Нужно, чтоб следователь допросил этого вашего Костика, — сказал Ваня.

— Зачем? — удивилась Нонна. — Ему бы и в голову не пришло сотворить такое. Это какую же адскую машину нужно иметь в голове, чтоб придумать…

Она вдруг прикусила губу и метнула в Ваню сострадательный взгляд.

— Я этого не делал — могу поклясться, — сказал Ваня. — Если бы я это сделал, я бы сам признался следователю.

Она сдавленно ахнула, обняла его за плечи, стала целовать, твердя при этом:

— И не вздумай, мальчик мой. Даже если ты… Но ты ведь не станешь оговаривать себя, правда? Ванечка, сыночек, родненький мой…

Мать Инги приехала в сумерках. Она вошла в дом в сопровождении высокого светловолосого юноши с лицом киношного арийца.

Сзади шел следователь. Нонна охнула и засуетилась, бессмысленно переставляя на столе чашки и тарелки.

— Я сказала им, что дело нужно прекратить, но этим людям хоть кол на голове теши. Тоже мне, вершители правосудия. Разве им дано понять, что оно вершится на небе, а не на земле? — заговорила мать Инги, едва переступив порог комнаты. — С каждым случается то, что ему на роду написано еще до рождения. Бог справедлив и беспристрастен, и мы обязаны смиренно подчиняться его воле.