Ольга Лазорева - Возвращение русской гейши

«Совокупление — «умащивание птички в гнезде».

Феллатио, или оральная стимуляция мужских гениталий, — «кручение стебелька». Куннилингус, или оральная стимуляция женских гениталий, — «поиск зернышка».

Совокупление сзади — «разрезание дыни».

Взаимная мастурбация — «смешение росы».

Эрекция — «дерево плоти».

Лобковые волосы — «черный мох».

Поза 69 — «бутон к бутону».

Оргазм — «лопающийся фрукт».

Бисексуал — «обращающийся с двумя мечами».

Гейши часто создавали скандальные ситуации, ведь им поневоле приходилось соперничать с куртизанками. Гейши-мужчины заводили бурные романы, не дававшие проститутке полностью отдаваться своим платным клиентам. Они громко декламировали любовные стихи известных поэтов и свои собственные, постоянно напивались до скотского состояния, ругали, часто нецензурно, клиентов и своих возлюбленных. Хозяином чайных домов частенько приходилось их бить, чтобы поставить на место.

В 1779 г. было принято решение о регистрации и лицензировании гейш обоих полов. Господин Сёроку, который содержал дом Дайкоку-я, стал главным над всеми гейшами и получил титул Директора Института Гейш. Им были предприняты попытки удержать гейш от нарушения прав проституток в «веселых кварталах».

Гейши-мужчины, составлявшие отдельный класс, назывались хокан. Они постоянно забавляли гостей пением, танцами и сальными шутками типа: «У него широкое седалище». Многие были с гомосексуальными наклонностями. Они искусно пользовались веером. Танцы их часто были непристойными, они по просьбе гостей могли раздеться догола.

Хокан из Ёсивара, известные как отоко-гэйся, ценились намного ниже, чем гейши — женщины. Их обычно приглашали, когда гости были уже сильно пьяны и требовали чего-нибудь необычного. Тогда хокан позволяли им рассматривать свое «дерево плоти».

Официально правительство сёгуната регистрировало хокан как «носильщиков на набережной» (дотэ-нинсоку). В некоторых районах они числились как мойщики и ассенизаторы. Но некоторые из них были хорошо образованны и могли поддержать беседу о литературе и искусстве. После 1800 года профессия гейши стала исключительно женской, и многие хокан открыто признали себя гомосексуалистами. Их называли яро.

Хотя время от времени принимались законы против гомосексуализма, он все равно имел место, причем даже в среде высших чиновников и богатых меценатов. Мужчины надевали женский наряд и даже имитировали прически куртизанок — хёгомагэ.

Яро выпускали на лоб длинную прядь волос, называвшуюся маэгами. Это было их отличительным знаком. Они собирались в основном в театре Кабуки. Миловидные мальчики играли там все женские роли.

Когда вышло постановление, запрещавшее появление актеров в компаниях, тут же появилась петиция влиятельных заинтересованных лиц, и актеры вернулись. Но им было приказано брить волосы выше лба, поскольку длинные пряди считались излишне сексуальными. Актеры, игравшие женские роли, поневоле стали обвязывать свои обритые лбы полотенцами цвета лаванды, и на любой японской гравюре, где мы видим прелестную девушку с таким покрытием, изображен, в этом нет никакого сомнения, актер — мужчина.

Гомосексуальные публичные дома возникли в районе Нэгимати в Эдо и были известны как «детские дома» (Кодомо-я). Мальчики, работавшие там, умели петь, танцевать и читать стихи, и многие из них впоследствии стали актерами — исполнителями женских ролей.

Яро открыто демонстрировали свои наклонности. Наряду с гравюрами с изображениями знаменитых куртизанок, гейш и актеров стали появляться и портреты популярных яро. Часто эти портреты сопровождал текст об их привычках, достоинствах и истории жизни.

Когда до отъезда оставалось три дня, господин Ито пригласил меня на прием в свой загородный дом. Я с радостью согласилась.

— Хотелось бы видеть вас в полном составе, — заметил он к моему удивлению.

После его критики в адрес моих девушек слышать это было немного странно.

— Но ведь вы… — начала я и осеклась.

Господин Ито ждал продолжения с лукавой улыбкой. Видя, что я молчу, он сказал:

— Сакура и Идзуми красивы, изящны и воспитанны. Я позволил себе в прошлый раз сделать замечания, но лишь для того, чтобы подтолкнуть тебя к дальнейшему росту.

— Мы много репетировали в последнее время, — ответила я и слегка покраснела.

— Вот и оценим, — засмеялся он.

Прием был организован в обычном стиле господина Ито. Он предпочитал, чтобы все чувствовали себя удобно и комфортно. Огромная гостиная на первом этаже была обставлена по-европейски. Стол для таких приемов, как всегда, накрывали шведский, но наряду с привычными блюдами выставлялись и традиционно японские. Гости съехались в особняк к шести вечера. Мы были уже наготове, в кимоно и гриме. Я выбрала для этого вечера кимоно трех цветов: синего, красного и белого. Когда смешливая Идзуми увидела их лежащими на диване, то хихикнула и спросила:

— Мы что, будем символизировать российский флаг?

Мне такое сравнение в голову не приходило, и я рассмеялась от неожиданности ее ассоциации.

Вообще-то в Японии выбор кимоно — важное дело. И каждый рисунок подбирается в соответствии с временем года и целью мероприятия. Но мне постоянно хотелось экспериментировать. Застывшие на века японские традиции иногда раздражали. И я частенько руководствовалась собственным настроением и восприятием. Вот и сейчас мне казалось, что получилось очень удачно. Невысокая хрупкая черноволосая Идзуми была одета в кимоно красного цвета с тонким узором из мелких переплетающихся зеленых листочков. Голубоглазая, обладающая более пышными формами Сакура — в белое с нежно-розовыми цветами вишни, а я была в синем кимоно, расписанном яркими летящими бабочками. Наше появление вызвало, как всегда, всеобщее удовольствие. Нас даже стали приветствовать аплодисментами.

Я увидела среди присутствующих господина Кобаяси и решила, что сегодня же поговорю с ним. Он, когда мы появились, задержал на моем лице внимательный взгляд, но затем отвернулся и начал беседовать с одним из гостей. Но через какое-то время господин Кобаяси сам подошел ко мне.

— Ты, как всегда, восхитительно выглядишь, Аямэ, — тихо сказал он.

— Спасибо, — также тихо ответила я и опустила густо подкрашенные ресницы, прикрыв улыбку веером.

— Я слышал, ты уезжаешь, — продолжил он.

— Да, но ненадолго, — ответила я и, увидев, что его бокал практически пуст, подошла к столу и взяла керамический кувшинчик с абрикосовым вином.

Именно его пил господин Кобаяси. Он спокойно наблюдал за мной. Но его глаза блестели. Я подлила ему вина.