Чарльз Эллингворт - Тихая ночь

— Что происходит?

Она резко обернулась. У двери своей комнаты стоял отец. Ошеломленная, Мари-Луиз взглянула на него и зажала рот ладонью.

— Папа! Ты меня испугал.

Он ничего не сказал, только поднял бровь и кивнул в сторону окна. Они вдвоем выглянули наружу и стали наблюдать за немцем.

— Итак?

— Он пьян.

Отец еще на несколько секунд задержался взглядом на лейтенанте.

— На него не похоже.

— Он очень расстроен. По-видимому, боши вторглись в Россию.

— Я сам только что услышал эту новость. Но почему он пьян? Ему бы радоваться, что они наконец добрались до большевиков. А откуда ты вообще об этом узнала?

— Он остановил меня на улице, когда я возвращалась из школы. Ходил туда-сюда, как сейчас, когда я подъехала к дому.

— Он докучал тебе?

Мари-Луиз почувствовала опасность в вопросе отца.

— Нет. Нет… наверное, он просто хотел кому-то рассказать, поделиться. И я оказалась первой, кого он узнал.

Она пожала плечами.

— Надеюсь, он не позволил себе лишнего?

— Нет. — Мари-Луиз снова выглянула из окна, чтобы не смотреть отцу в глаза.

— Он просто расстроен. И я понимаю почему.

— А я нет.

В голосе Мишеля Анси слышалась воинственность, которую дочь замечала за ним с давних пор, а к его дыханию примешивался запах бренди. Вот почему он рано вернулся домой.

— Боши впервые за много лет делают хоть что-то пристойное. Слава Богу, что кто-то на это решился: разделаться с красными раз и навсегда. Возможно, маршал Петен теперь подпишет мирный договор и мы поможем им громить Москву.

Понимая, что спорить бесполезно, Мари-Луиз повернулась к лестнице.

— Пап, я собираюсь попросить Бернадетт приготовить лейтенанту кофе. Тебе сварить?

— Зачем?

— Он пьян.

— Намекаешь, что я тоже?

— Нет, папа. Конечно, нет. Если хочешь кофе, ты найдешь его внизу, когда будешь готов.

Господин Анси мешкал, взвешивая слова дочери.

— Я переоденусь и спущусь.

Спустившись по ступенькам, Мари-Луиз услышала, как он зашел к себе в комнату. Из кухни доносился грохот посуды, с которой возилась Бернадетт, а снаружи наверняка продолжал метаться по площади Адам. Мари-Луиз опустилась на стул у подножья лестницы и попыталась успокоиться. Она потерла лицо, заставила себя глубоко вдохнуть и только после этого вышла в кухню, чтобы отдать распоряжения Бернадетт.

Мари-Луиз сидела в гостиной на краешке табурета, стратегически расположенного между двумя креслами, когда в прихожей послышались шаги Адама. Наступила короткая пауза, и она представила, как он расстегивает китель и зачесывает назад волосы перед зеркалом напротив двери. Когда Адам показался на пороге, вид у него был сносный, хотя мрачная тушевка небритой бороды выдавала его с головой.

Он кивнул Мари-Луиз.

— Прошу прощения.

Девушка посмотрела на него с выражением, которое не имело ничего общего с тоном, которым она ответила:

— Ваши извинения приняты, лейтенант. Пожалуйста, присядьте. Бернадетт варит вам кофе, а мой отец присоединится к нам через несколько минут.

Адам опустился в кресло напротив. Их взгляды встретились, и они безмолвно сжали друг другу руки. Когда Мишель Анси вошел в комнату, Адам чопорно встал и поклонился. Губы хозяина дома искривились в сардонической усмешке. Немец заговорил первым:

— Monsieur, я должен извиниться перед вами и вашей дочерью. Этого больше не повторится. Мне нет оправданий.

Мари-Луиз отметила, что Адам почти справился с волнением.

— Я принимаю ваши извинения, лейтенант. Напиться еще не преступление, по крайней мере, здесь, а вот что вы говорите и делаете, когда напиваетесь, это вопрос другой. Надеюсь, вы ничем не скомпрометировали мою дочь. Вы ведь понимаете, о чем я говорю?

— Папа, об этом и речи быть не может. Лейтенант вел себя абсолютно корректно.

Мишель Анси поднял руку, приказывая дочери замолчать, но даже не оглянулся в ее сторону, продолжая пристально смотреть на немца. В этом жесте было что-то оскорбительное, и Мари-Луиз поймала себя на том, что надувает губы, с трудом удерживаясь от ответа.

— Присаживайтесь, лейтенант, будьте любезны. Мари-Луиз, попроси, пожалуйста, Бернадетт принести нам кофе — настоящего.

Едва он успел договорить, как дверь в кухню распахнулась и миниатюрная Бернадетт, которой было почти не видно за подносом, точно воробушек проскакала в комнату, поставила поднос на табурет и украдкой обвела взглядом комнату. В полной тишине она разлила кофе по чашкам и поспешно скрылась в кухне, оставив красноречивое напоминание о своем присутствии — запах нечастого контакта с мылом и водой.

Мишель Анси откинулся на спинку кресла и взглянул на немца поверх очков.

— Моя дочь говорит, что сегодняшняя новость вас расстроила. Занятно. Почему?

Адам отпил из чашки и задумчиво посмотрел на свои ботинки, прежде чем ответить.

— Это личное, monsieur. То, чем я сейчас занимаюсь, достаточно опасно. Война с Россией будет долгой и жестокой, и я полагаю, что мои шансы дожить до ее конца, мягко говоря, весьма ограничены. Боюсь, я просто жалел себя. Я не герой.

— Мужчине, который сражался на войне и исполнял свой долг, не пристало так говорить. Страх — естественное чувство, если только вы не идиот. Из того, что рассказала мне дочь, я делаю вывод, что вы немного скромничаете. Насколько я понимаю, вас огорчает, какой оборот приняла война; вам, очевидно, не по нраву нападение на красных. Вот что меня интересует. Ведь нас, французов, и вас, немцев, может объединить сознание того, что большевиков нужно уничтожать. Не так ли?

Прежде чем ответить, Адам посмотрел на свой кофе и провел пальцем по краю чашки.

— Только если мы выиграем, кем бы ни были эти «мы». А что, если проиграем?

Мишель Анси взглянул на него с удивлением, граничившим со скептицизмом.

— Если немецкая армия смогла победить нас, британцев и все остальные армии Европы за шесть недель, то на Красную Армию ваши солдаты да еще с нашей помощью потратят каких-нибудь несколько месяцев. Разве нет? Тем более что Сталин за последние годы истребил собственный офицерский корпус.

— Наполеон рассуждал похожим образом — и потерпел поражение.

— Тогда все было иначе. Солдаты повсюду ходили пешком: ни танков, ни самолетов.

— Но если мы все-таки проиграем, последствия не ограничатся подписанием цивилизованного договора и спрятаться за спиной миролюбивого маршала Петена уже не получится. Русские разрушат все, что мы знаем. Сталин и Берия будут править всей Европой. Мне кажется, что на такие ставки нельзя играть. Это больше похоже на русскую рулетку.

Мишель Анси небрежно махнул рукой.

— Через несколько недель Россия развалится, как карточный домик. Все, что держится на страхе, просто рушится, когда начинает пахнуть жареным.