Екатерина Вересова - Жаркие объятия разлуки

Однако водитель и не думал никого выгонять.

— Предлагаю здесь встать на ночевку, — продолжал он. — Половим напоследок рыбки, икры насолим, а завтра с утра спокойно тронемся. На утренний рейс нам все равно не поспеть. Чем целый день потом торчать в аэропорту, лучше уж здесь на бережку поваляться. Дело говорю?

Пассажиры с охотой согласились. Ехали без передыху целый день, и все порядком устали. Спать решили прямо в микроавтобусе — на разложенных сиденьях. У шофера в машине оказалось все необходимое для стоянки: два закопченных на костре котелка — один в другом, посуда, рыболовные снасти и большой пластмассовый бидон для рыбы.

Пока солнце не село, мужчины вместе с юношей отправились на сопку за дровами, а женщина принялась распаковывать продукты для ужина. Дочку она отпустила погулять возле реки.

— Можно я поиграю с собакой? — склонив набок черную кудрявую головку, спросила девчушка у Вероники.

— Конечно, можно, — приветливо ответила та. — Его зовут Том.

— А он не кусается? — подозрительно сощурила глаза мать девочки.

— Ну что вы… Томка очень любит детей. В жизни никого не тронул.

Кажется, Веронике удалось убедить женщину. Она изо всех сил старалась расположить ее к себе. Достала остатки своих припасов, тут же принялась за чистку овощей. Вскоре она уже знала, что женщину зовут Надежда Ивановна, а ее мужа — Шалва Отарович. Пришла очередь и ей представиться.

Вероника на секунду задумалась. Какое имя ей выбрать? Назваться Вероникой, а если по дороге какой-нибудь патруль вздумает проверить у них паспорта, и выяснится, что по паспорту она Анастасия? Нет уж, лучше не рисковать. Придется привыкать к новому имени.

— Настя, — решительно представилась она.

По ходу разговора выяснилось, что женщина работает учительницей, что сами они, вообще-то, из Москвы, но последние пять лет работали на Сахалине — у мужа был контракт. А сейчас вот решили вернуться обратно, потому что Ромику надо поступать в институт.

Вероника слушала ее и задумчиво кивала, вспоминая свои планы, связанные с Ветеринарной академией, которые теперь казались не более реальными, чем полет на Венеру. Она намеренно не рассказывала ничего о себе — чем меньше народу будет знать, кто она на самом деле, тем лучше. Просто незадачливая путешественница… Жертва обстоятельств…

Через час мужчины вернулись с реки и принесли в ведре почищенную и выпотрошенную рыбу. Оставалось только разрезать ее на куски и забросить в кипящую воду.

Солнце уже ушло за сопку, над речкой спустился туман, поэтому жаркий костер, который быстро распалили Шалва Отарович с Леней, был весьма кстати. Вероника придвинулась к огню поближе и немного погрела руки у пламени. Роман подкатил большое бревно и предложил его вместо скамейки. Вероника поблагодарила и, устроившись на нем, задумчиво смотрела в огонь. Рядом с ней тут же примостилась притихшая под вечер Алина.

Уютно булькала вода в котлах, тепло от костра приятно растекалось по жилам, припекало щеки. Вероника слегка приобняла льнущую к ней девчушку и вдруг почувствовала, что… счастлива. Да-да — счастлива, насколько это возможно в ее положении. Сейчас она была рада просто тому, что ей не грозит никакая опасность, что ей есть где укрыться от дождя, что у нее ничего не болит и что рядом с ней хорошие, доброжелательные люди, которым ничего от нее не нужно… Маленькое, даже совсем крохотное, но счастье. Она понимала, что на самом деле оно ненастоящее, иллюзорное. Что стоит только вернуться мыслями к событиям, которые произошли за последние несколько дней, и счастье это рассыплется, как эти сверкающие золотом угольки… Землетрясение, разрушенный дом, мерзкий насильник. Убийство. Гибель Максима.

Вероника не знала, что ужаснее — тяжкий грех, который она понесет теперь через всю жизнь, или страшная, невосполнимая потеря любимого…

— Что это ты такая печальная, попутчица? — весело обратился к ней шофер Леня. — Замерзла, что ли, или оголодала?

— Да нет, это я так… — отмахнулась Вероника. — Не обращайте внимания.

Уха была обжигающей и вкусной. Она словно впитала в себя горьковатый запах костра и речной свежести. А когда пришло время чая, Леня вдруг извлек неизвестно откуда литровую банку, заполненную оранжево-красной массой.

— Вот, икорка — последняя в этот нерест. Сима уже отходит. За два часа авось просолилась, — добавил он, обращаясь к Надежде Ивановне как к эксперту по кулинарии.

— Я вообще-то такую скороспелку не очень люблю, — отозвалась та, — но здесь на природе все сойдет…

Они пили сладкий чай и заедали его большими бутербродами с красной икрой. Вероника с детства привыкла к такой еде и не считала ее чем-то из ряда вон выходящим, но сейчас она чувствовала себя на вершине блаженства.

После ужина Вероника вызвалась помыть посуду. На самом деле она терпеть не могла это занятие, но сейчас ей хотелось хоть чем-нибудь отблагодарить этих людей за участие. Как-то очень быстро все ушли спать, и возле костра остались сидеть только Вероника и Роман. Вероника сосредоточенно перемывала кружки и миски, а юноша молча сидел и смотрел в огонь. За прошедший вечер он не произнес и десятка слов.

Но вот из микроавтобуса раздались мерный храп и посапывание спящих, и тогда он сразу оживился. Первое, что он сделал, это достал откуда-то из недр своей ветровки смятую пачку сигарет. Расправил ее и галантно предложил Веронике:

— Будешь?

— Спасибо, не курю, — отозвалась та.

Роман понимающе кивнул.

— А ты зачем в Южный едешь? — спросил он, отводя рукой с лица длинную челку.

Вероника вдруг поняла, что совсем не хочет ему врать.

— Затем же, зачем и вы — в аэропорт. А потом — в Москву.

— Прямо с дачи? — спросил он так просто, как будто его не удивил бы и положительный ответ.

— Да нет же, я все наврала, — с подкупающей легкостью отозвалась Вероника. — У меня дом рухнул во время этого дурацкого землетрясения. А теперь я еду к тетке в Москву.

— А предки-то у тебя где?

— Родители в рейсе, они думают, что я уже там, в Москве, — Вероника цыкнула языком — мол, вот какая история.

Роман сполна оценил оказанное ему доверие — с этого момента он безоговорочно принял Веронику в союзники. Теперь она могла говорить ему все, что угодно — юноша неизменно ей верил. Кажется, ему был близок дух авантюризма, которым веяло от всех ее поступков.

Нет, она почти ничего не помнит о землетрясении — сразу потеряла сознание и очнулась только в санчасти… Неделю пролежала под капельницей… Частичная потеря памяти… Почему она ничего не рассказала его родителям? Просто не хотела пугать их. И вообще, они могли бы про нее невесть что подумать… Роман с ней соглашался — да, действительно, она совершенно права, «предкам» никогда нельзя ничего говорить…