Паскаль Брюкнер - Парадокс любви

Таким образом, жертва Христа сделала неприемлемыми как безразличие неверующих, так и заблуждения неверных: поскольку откровение свершилось, возможно ли, чтобы люди не желали быть спасенными, пусть даже вопреки их воле? Такова власть этого Божьего дара, его сокрушающая сила. Рвущееся донести до всего мира Добрую Весть христианство, рожденное на крови мучеников, возрастает затем на крови ближних, включая своих братьев-схизматиков [151] Синоним: раскольник. Автор имеет в виду осуждение арианства, приведшее к расколу (схизме) в 325 и 381 гг. Примеч. пер. , православных, катаров [152] Катары (от гр. чистый) — приверженцы одной из крупнейших средневековых ересей, распространившихся в XI–XIV вв. в Северной Италии и Франции. Примеч. пер. , протестантов — и тем самым закладывает основы агрессивного характера западной культуры. К тому же Рим — оплот истинной веры: на латыни «Roma» — анаграмма слова «amor», любовь. Не сравнивал ли сам Паскаль «порядок любви» с разящим мечом Иисуса, пришедшего потрясти человеческое сообщество? Надо заставить язычников верить, — скажет блаженный Августин, — будучи сперва притворными верующими, затем они истинно уверуют [153] De Utilitate Credendi. Цит. по: Paul Veyne. Op. cit. P. 214. . В своем сочинении «Против Фауста-манихея» он оправдывает использование религиозного принуждения к еретикам — в то время ими были манихеи, объясняя, что нужно сделать их счастливыми против их воли, чтобы они следовали путями Господа. Наказывая безбожников, следует забыть о сострадании. В 417 году в письме к трибуну Бонифацию, ответственному за репрессии донатистов, еще одной еретической секты, блаженный Августин высказывает мнение, ставшее церковной доктриной на несколько веков вперед: «Есть неправедные гонения, совершаемые еретиками против Церкви Христовой; и есть праведные гонения, совершаемые Церковью Христовой против еретиков <���…>. Церковь, подвергая гонениям, руководствуется любовью, а еретики — жестокостью <���…>. Церковь подвергает гонениям своих врагов и преследует их до тех пор, пока не настигнет и не сокрушит в их гордыне и тщеславии, дабы они вкусили благ истины <���…>. Церковь в своем милосердии трудится, чтобы избавить их от погибели и уберечь от смерти» [154] Цит. по: Frédéric Lenoir. Le Christ philosophe. Plon, 2008. P. 151–153. .

Поскольку все люди имеют право на спасение, лишить их этой возможности было бы ошибкой; нужно соединить человеческие души в единую семью. Лучше принудить ближнего или даже убить его, чем оставить погрязшим в смертных грехах. «Вне Церкви нет спасения», — провозгласит тысячелетием позже, в 1545 году, в период Контрреформации, Тридентский Собор. У блаженного Августина находим еще одну страшную и показательную формулировку: «Воздержись от любви в этой жизни, чтобы не потерять жизнь вечную <���…>. Если ты полюбил неразумно, ты возненавидел; если ты возненавидел разумно, ты полюбил». «Ненавидеть разумно» — как не почувствовать в этих словах, даже если блаженный Августин не имел непосредственно этого в виду в момент написания, призыва к искоренению всех, кто не придерживается истинной веры? Не повторять прошлое, преобразовать систему человеческих отношений — таков, начиная с Павла, посыл христианства, объясняющий свирепость этой религии [155] См. прекрасное исследование: Jean-Michel Rey. Paul ou les ambiguïtés. L’Olivier, 2008. . Это он задал воинствующую тональность в сфере эроса, даже если последний противостоит ей: его боевой пафос восходит непосредственно к этой доктрине, и маркиз де Сад лишь буйное дитя феодализма и выродившегося католицизма.

Даже любовь, которую Бог дарует своим созданиям, носит двусмысленный характер: «Человек, любимый Господом, — говорит отец Андерс Нигрен, — не представляет ценности сам по себе; ценность ему придает тот факт, что Господь его любит» [156] Anders Nygren. Eros et Agapé. Aubier, 1962. P. 64. Цит. no : André Comte-Sponville. Petit Traité des grandes vertus. PUF, 1995. P. 368. . Странная привязанность, заявляющая с самого начала, что ее объект признан несостоятельным. Да, Бог есть любовь, человек же, падшее создание, не достоин любви. Он «произвел вас на свет, — объясняет святой Франциск Сальский (XVII век), — без всякой нужды, ибо вы для него вовсе бесполезны, но только для того, чтобы явить в вас свою доброту, даруя вам благодать и славу» [157] Saint François de Sales. Traité de l’amour de Dieu. In: Doctrines du Pur Amour. Agora. Pocket, 2008. P. 33–34. . Это делает человека существом, которое следует наставлять и исправлять, коль оно глухо к Божественной мудрости. Убийство во имя Бога не может быть преступлением, потому что Бог — любовь: всякий, находящийся вне его влияния, отвратителен и заслуживает наказания.

Вот почему средневековые инквизиторы, ведомые «чувством сострадания» к обвиняемому, были убеждены, что действуют ради его спасения, подвергая заблудшего пыткам [158] Цит. по: Frédéric Lenoir. Op. cit. P. 158–159. . Те же стороны христианства, что сделали его таким популярным, — набожность, совместный духовный порыв, вера в сверхъестественное предназначение — сделали его и опасным. Ненависть, как волна, могла подняться среди этого океана безбрежной любви, поставляющего ей все новых безоружных жертв. Слащавые речи прелатов, доверявших исполнение наказаний светским властям, служили той воле к власти, которая не отличается милосердием. Христианство изобрело «преступление по альтруистическим соображениям», свершавшееся в атмосфере высокого духовного подъема. Ислам, во всяком случае, честнее в его убежденности, что он — единственно истинная вера, он не делает вид, что настроен миролюбиво по отношению к неверным [159] Для мусульман любить Бога любовью — ересь, так как человек существо конечное, и любовь его конечна. Бога надо почитать и бояться. Потому поэты-мистики преследуются, например, Халладж, Рузбехан, Сухраварди, эти трубадуры высшей любви к божественному. (См.: Denis de Rougemont. L’ Amour et l’Occident. P. 112–113.). Что касается Мансура Халладжа, мистика-суфиста (857–922), убитого в Багдаде, см. его стихи в прекрасном переводе на французский Луи Массиньона (Diwan. Le Seuil, 1955), а также в переводе Сами Али (Poèmes mystiques. Albin Michel, 1998). . Таким образом, проясняется смысл замечательного и абсурдного евангельского предписания: «…любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф 5,44–45). Любить своих врагов значит, с одной стороны, пытаться переубедить заблуждающихся палачей [160] События, произошедшие в Алжире в 1996 году, характеризуют именно такие взгляды монахов-траппистов и, в частности, Кристиана де Шерже, который был настоятелем в монашеской общине цистерцианского монастыря в Тибирине. За три года до смерти от рук исламистов он отказался покинуть Алжир и относился к своему будущему убийце как к последнему другу: «И ты, друг последних минут, кто не ведает, что творит, да, и для тебя тоже я прошу милости и, прощаясь, поручаю тебя Господу. И пусть нам суждено будет увидеться в раю, как счастливым разбойникам, если это угодно Богу, нашему общему Отцу. Аминь! Инш Алла! (На все воля Аллаха!)». Относиться к своему убийце как к другу, заранее простить ему убийство — в этом редкое величие души, которое нельзя не отметить. (См.: Soeur Emmanuelle. La Folie d’Amour, entretiens avec Sofia Stril-Rever. Flammarion, 2005. P. 125–126.). , а с другой — оказывать врагам духовную услугу, лишая их жизни, уничтожая из любви для их же спасения. Христианство дособорного периода — это угнетение нежностью: насилие благородных чувств, сладкая жестокость, воинствующая любовь. О нем можно сказать, как было сказано об итальянском левоцентристском политике Романо Проди: он сама доброта, от клыков до кончиков когтей [161] Христианство весьма успешно пользуется и злоупотребляет принципом парадокса: последние на земле станут первыми на Небе; безумцы с точки зрения этого мира окажутся мудрецами в том мире; кто хочет спасти свою жизнь, потеряет ее; блаженны нищие духом, так как они будут прославлены на Небесах; надо умереть для себя, чтобы жить в Боге, и т. д. Это определение через антоним (зло — это скрытое добро, нищета — это тайное богатство, позор — это величие по умолчанию) есть прежде всего механизм для оправдания существующего положения вещей, позволяющий никогда не оказаться застигнутым врасплох. Истина все время прячется в отрицании очевидного. Так, убийство можно рассматривать как проявление привязанности, казнь — как заботу о ближнем. Позднее эта риторика расцвела пышным цветом при тоталитарных режимах, заботящихся о перевоспитании диссидентов. .