Каридад Адамс Браво - Дикое Сердце (ЛП)

– Не прикидывайся безответственной, потому что ею не являешься. Ты слишком большая для роли нежного ребенка.

– В конце концов, чего ты хочешь? – яростно возмутилась Айме. – Ты не мешаешь, пока не лезешь в мои дела.

– Мне приходится вмешиваться, Айме. Между нами важный договор. Ты клялась мне, Айме. Клялась со слезами на глазах и должна выполнить клятву.

– Я не делаю ничего такого…

– Правда? Положа руку на сердце, ты считаешь, что выполняешь свои обязательства невесты Ренато?

– Теперь появился Ренато!

– Он должен появиться, поскольку ты выходишь за него замуж и обещала сделать его счастливым.

– И он будет им. Я ничего ему не сделала. Видишь, за десять дней я уже два раза с ним встречалась. Это после шести месяцев его отсутствия; я торчала в этом доме шесть вечных месяцев, как в могиле.

– Эта могила очень даже посещаемая. Ты приехала с друзьями, выезжаешь все время, тебя спрашивают типы, которые…

– Что? О чем ты говоришь? – прервала Айме, по-настоящему обеспокоенная.

– Я слышала, как ты говорила в саду. С кем?

– Ни с кем.

– Не лги! Не лги, в тебе это больше всего меня возмущает. Здесь, среди деревьев, я отчетливо слышала голос мужчины, а в этом окне тебя спрашивал мужчина и звал по имени. Мужчина грязный, отвратительный, дерзкий, какой-то моряк.

– А! Это бедный Хуан, – притворно-изворотливо пояснила Айме. – Ты с ним говорила? Что он сказал? Предупреждаю, у него не все в порядке с головой. Он несчастный, но…

– Несчастный? Сумасшедший? Бедный? Но о тебе он говорил не как сумасшедший!

– Что мог тебе сказать этот мерзавец?

– Дело не в том, что он сказал, а как сказал. Вижу, ты знаешь его. Кто этот мужчина?

Айме улыбнулась, совершенно успокоенная, уверенная, и вновь готовая сделать из своего цинизма орудие, которое никогда не подводило ее. Не придавая значения ее словам, она объяснила:

– Он рыбак. У него есть корабль, он ходит на нем далеко. Иногда приносит хорошую рыбу. Я покупаю ее у него, а в этой совершенной скуке и одиночестве я проявила слабость, поговорила с ним о подробностях его ремесла. Здесь нет различий в положении, нет таких правил этикета, как в Париже или Бордо. Разве я не могу интересоваться тем, что делает этот рыбак? Не могу говорить с людьми? Ты что, собираешься превратиться в моего сторожевого пса и сделать мою жизнь невыносимой из-за…?

– Замолчи, Айме!

– Хорошо. Тогда замолчим обе. Знаешь, я не буду молчать, пока ты будешь говорить все, что вздумается. Если ты заговоришь, то и я заговорю, и скажу Ренато…

– Ты не скажешь ни единого слова, – воскликнула Моника с гневом. – Ты не скажешь ничего и никому! Ты поняла меня? Ты забудешь о том, что, к сожалению, знаешь. Навсегда замолчишь, потому что если осмелишься…

– Моника, мне больно! Ай! – пожаловалась Айме.

– Прости. Я не хотела и не хочу делать тебе больно. Но между нами есть договор, и нужно, чтобы ты уважала его. Для меня он важнее жизни. Ты понимаешь? Важнее жизни!

– Мама зовет, – сказала Айме. Действительно, до них донесся голос Каталины. – Пожалуйста, Моника, не становись такой! Не принимай все так серьезно. Ничего не происходит. В этом одеянии тебе не идут такие порывы, все принимаешь близко к сердцу. Сестра, ты не умеешь жить спокойно.

– Айме, доченька! Здесь Ренато! Иди! – прозвучал голос приближающейся сеньоры Мольнар.

– Ренато. Теперь Ренато. Слышала, Моника? – спросила Айме насмешливо. – Успокойся, приди в себя. У Ренато талант приходить как раз вовремя. Тебе так не кажется?

Моника не ответила. Неподвижная, со сжатыми губами и бледными щеками, она внезапно стала похожа на восковую статую в белоснежных одеждах. Усиленно улыбаясь, Айме мгновение наблюдала за ней, затем слегка встряхнула руку сестры ласковым жестом.

– Успокойся, улыбнись Ренато. Встреча с тобой будет для него большим сюрпризом. Наверняка ему есть, о чем поболтать с тобой, Моника. Будь хорошей и развесели его. Ты ведь знаешь, как он тебя ценит. Я не буду эгоисткой и одолжу его тебе на время, чтобы вы теоретически исправили наш мир, как обычно делаете. И не беспокойся, потому что Ренато счастлив, и пока он любит меня, таким и останется.

В зале с колоннами, у высокого окна, сквозь которое проникали лучи заходящего солнца, Ренато Д`Отремон сжал руки Айме в ребяческом и влюбленном желании украсть у нее поцелуй. Издалека, изображая усердные хлопоты, Каталина Мольнар радостно смотрела на них. Какой скромной и невинной казалась любовница Хуана Дьявола! Другие взгляды, улыбки, жесты – совершенная игра во влюбленную, задушевную и простодушную невесту.

– Айме, любовь моя, моя слава, моя жизнь! – страстно воскликнул Ренато.

– Успокойся. Не слишком приближайся. Мама смотрит, – кокетничала Айме, смеясь. – Ты пугаешь меня этими порывами.

– Прости меня. Я обожаю тебя, Айме. Обожаю и не дождусь, когда наконец ты станешь моей женой!

– До этого еще далеко.

– Это зависит от тебя. С моей стороны, все готово. Мама уже знает, она довольна и счастлива. Она надеется познакомится с тобой, благословить и назначить дату свадьбы.

– Что ты говоришь! Сеньора Д`Отремон?

– Моя дорогая мама. Она уже любит тебя, узнав, что я люблю тебя. Как же я думал о тебе эти дни, жизнь моя! Как мечтал увидеть в своем доме, среди земель, что будут твоим королевством! Потому что там ты будешь как принцесса, как владычица из волшебной сказки.

– Но Ренато! – возразила Айме. – Ты обещал, что мы будем жить в Сен-Пьере.

– В Сен-Пьере у нас старый дом. Позже я прикажу отремонтировать его. Уверяю, когда ты увидишь Кампо Реаль, ничто не покажется тебе желаннее, потому что если Рай и был в какой-то части Америки, то в той долине, у подножья гор, нет большей красоты, чем цветы, пейзаж, и ты. Когда ты будешь там, это будет не земным раем, а самим небом.

– Как ты красиво говоришь, Ренато! Но ведь ты теряешь время. Мамы уже нет пять минут, а ты меня не поцеловал.

– Жизнь моя!

Он поцеловал ее с нежностью, уважением, сдерживая желания, укрощая страсть, которая кипела в венах, превращая в нежность и смирение пламя желания, которое возбуждали в нем чувственные губы, бархатистая кожа и выразительные глаза, роскошный аромат тропического цветка, который источала плоть этой женщины.

– А теперь успокойся. Моника выйдет с минуты на минуту.

– Моника? Так твоя мама сказала правду, что она дома, и приехала из монастыря на несколько недель. Будет очень приятно поприветствовать ее. Хотя не знаю. С какого-то времени и до сих пор твоя сестра отказала мне в дружбе и расположении. Маме я этого не сказал. Если бы ты знала, как меня это беспокоит. Помнится, я ничего ей не сделал, по крайней мере сознательно.

– Какая глупость! – прервала Айме. – Конечно, ничего не произошло. Это просто религия и нервы. Моника стала такой странной, здоровье ее ухудшилось. Она слабая, вспыльчивая, из-за любой ерунды делает трагедию. Даже в монастыре не знают, что с ней делать. Поэтому настояли, чтобы она уехала домой на пару месяцев. Иногда я спрашиваю себя, не помешалась ли она.