Каридад Адамс Браво - Дикое Сердце (ЛП)

– Ты говорил, что у тебя срочное дело.

– Да, больные. Подозреваю, что санитарные условия, в которых они живут и работают – хуже некуда. Среди рубщиков тростника и работников сахарного завода вспыхнула какая-то эпидемия. Я хотел бы, по крайней мере, отгородить их от остальных, оказать медицинскую помощь. Короче, не знаю, не знаю. Я думал заняться этим после свадьбы, но боюсь, что болезнь слишком распространяется.

– Хочешь, чтобы я занялась этим? Где это?

– Мне кажется, это слишком тяжело для тебя, ведь место находится более, чем за три лиги, а после дождей дороги ужасные. Не думаю, что повозка сможет туда добраться. Мне пришлось ехать на лошади.

– Ну и я могу поехать на лошади. Пожалуйста, подготовишь одну для меня?

– Я подготовлю лошадь, слугу, чтобы тебя сопровождал и письменный приказ, чтобы тебе подчинялись во всем, – весело поддержал Ренато. – Какая же ты хорошая, Моника! Как я тебе благодарен!

Он сжал ей руки и удалился быстрым веселым шагом, а Моника криво улыбнулась, смакуя горечь мучения, и вонзая занозу еще глубже зашептала:

– Он проведет весь день рядом с ней. Отдаст ей все время, любовь, поцелуи. Так будет. А как же этого хочу я!

19.

Побледнев от волнения, Моника встала перед проемом, являющимся дверью огромного и зловонного барака, непереносимый запах которого заставил ее остановиться. Она едва верила увиденному – такой был резкий контраст между прекрасным пейзажем и грязной обстановкой жалкого жилица. Возможно, маленькая долина, которую называли долиной Чико, была более хорошенькой и светлой, чем глубокая и ароматная долина Кампо Реаль. На одной стороне теснились, леса кедра, красного дерева и алоэ; с другой – зеленая шаль тростника терялась там, где внезапно срезанный берег погружался в голубое море. Перед ней стоял лихорадочно работающий простой маленький сахарный завод с кирпичными стенами и дымящимися трубами, заставляя золотые монеты со звоном падать в переполненные сундуки Д`Отремон.

Моника с трудом перешагнула порог, ее глаза отказывались верить увиденному: потолок и стены – плохо соединенные пальмы; земляной пол; отсутствие мебели, за исключением нескольких ящиков и грубых скамеек. На нескольких столбах висели разодранные грязные гамаки; грязные циновки лежали длинными рядами, туда были брошены, будто животные, больные работники: без света, воздуха, без кувшина свежей воды, без тени человеческой жалости, которая была бы способна проникнуть в этот ад.

– Сеньорита, куда вы идете? Выходите, выходите, вы задохнетесь. Этого человек не вынесет.

Робкий, испуганный старик с угольной кожей, со взъерошенными, почти белыми волосами, приблизился к ней. Он опирался на что-то вроде грубого костыля и таскал с трудом опухшие ноги, но в его грустном взгляде унижаемого веками человека, была искра простодушной доброты, которая зажглась в присутствии красивой и хрупкой женщины, не отступившей ни на шаг.

– Не идите дальше, сеньорита. Эти вещи не для того, чтобы смотреть на них. Туда нельзя идти. Я расскажу вам, что там происходит. Но снаружи…

– Кто вы?

– Кем я должен быть? Сауль, лекарь. Меня позвали, чтобы я вылечил их травами, но эту болезнь никто не остановит. Вчера было около сорока больных, а сегодня более восьмидесяти.

– Конечно, потому что они вместе со здоровыми. Этого нельзя делать, им нужен доктор, лекарства, люди, которые бы за ними ухаживали, воздух, пространство. Но почему они в такой заброшенности? У них нет семьи? У вас нет женщины, которая бы вам помогала?

– В долину приехали только мужчины. Женщины и дети собирают кофе на другой стороне. Сеньор управляющий запретил им приходить, говорит, что они очень нужны там и…

– Что это? – прервал Баутиста, приблизившись.

– Сеньор управляющий! – испугался негр Сауль. Наступила глубокая тишина в длинном бараке. Даже больные, сдерживая дыхание, замолчали. Некоторые приподнимались, другие с трудом повернули голову, чтобы увидеть жестокое лицо управляющего, который смотрел на них гневно и презрительно. Он нетерпеливо повернулся к неуместной посетительнице и распорядился:

– Сеньорита Мольнар, вы не сделаете мне одолжение, не выйдете отсюда?

– Нет, Баутиста. Я пришла увидеть это и попытаться исправить. Уже вижу, что все гораздо хуже, чем я предполагала.

– А как вы хотите, если этим лодырям взбрело притворяться больными? – гневно пробурчал Баутиста. Потом, повысив голос, пригрозил: – У неработающих отнимется рабочий день! Вставайте, бездельники!

Моника побледнела еще сильнее, пробежав взглядом ряды несчастных, которые еле шевелись от ужасного голоса управляющего. Некоторые сделали движение, чтобы подняться и снова упали. Рядом с дверью находился один неподвижный, со скрещенными руками и открытыми глазами, на нем с ужасом задержались глаза Моники, она обернулась и гневно выпалила Баутисте:

– Вы добиваетесь, чтобы встали и мертвые? У вас нет ни сердца, ни совести!

– Вы меня оскорбляете! Хватит, сеньорита! Выходите отсюда. Я здесь приказываю. У вас нет права…

– Посмотрите на приказ, отданный Ренато, уж он имеет силу! Где указано, что мне здесь подчиняются, и я не буду стоять сложа руки. Я буду приказывать от его имени!

– Мне вы ничего не можете приказывать!

– Ну а кому же тогда! Этот приказ охватывает весь персонал завода.

– Почему бы вам не позвать руководителей, сеньорита? – намекнул старый негр.

– Ты не заткнешься, идиот? – приказал Баутиста яростно. – Если ты снова откроешь рот, я тебя…!

– Сделайте одолжение, держите себя в руках, Баутиста! – прервала сурово Моника.

– Я сделаю кое-что, сеньорита Мольнар. Немедленно доложу об этом хозяйке. И если она поддерживает безумства своего сына, то я не пробуду больше ни минуты в Кампо Реаль.

– Если таковы дела, то Моника права.

– Но как может сеньора говорить это? – закипел Баутиста, обуреваемый удивлением и гневом.

– Однажды сеньора должна была понять ваши методы! – взорвался Ренато.

– Ну в этом случае, я лишний в Кампо Реаль!

– Естественно! – согласился Ренато.

– Успокойся Баутиста, и ты тоже, Ренато. Прошу тебя, – примирительно вмешалась София.

– Сеньорита Мольнар оскорбила, унизила меня перед сотней людей! – пожаловался Баутиста. – Мне придется всех их побить, если я хочу, чтобы они и дальше меня уважали.

– Тебе лучше помолчать – это лучшее, что ты можешь сделать, – сурово посоветовала София. – Я знаю, ты великолепен, но, возможно, усердствуешь в жестокости с работниками. Именно это мой сын имел в виду.

– Я имел в виду… – начал было Ренато, но мать прервала его, умоляя:

– Прошу тебя, Ренато. Мы в нескольких часах от твоей свадьбы. Почему бы нам не отложить этот спор на потом?