Каридад Адамс Браво - Дикое Сердце (ЛП)

– Что ты сказал, Хуан?

– Я спрячу тебя в надежном месте, где не будет опасности для твоего драгоценного существования, ты ничем не рискнешь, когда сбежишь с Хуаном Дьяволом. Обещаю тебе. Для тебя все будет безопасно. Я сотру все следы и буду противостоять Ренато.

– Нет, Хуан, нет! Не надо так!

– Будет так. Ты обещала, дала слово, клялась. Хватит впустую давать обещания и лживо клясться! Надо будет подождать, но это будет недолго. Надо продолжать притворяться. Тебе это не составит труда, а я тоже научусь этому. Я твой одаренный ученик. Я стану на некоторое время предателем, трусом, подлецом и обманщиком, научусь лгать, улыбаясь, приму хлеб и соль под крышей этого дома, где буду точить кинжал, а потом ударю в спину. Да, Айме, подожду. Подождем. Постепенно выигрывая, постепенно побеждая. В конце концов, не все ли равно? Позволь мне признать правоту доньи Софии, Баутисты, старого нотариуса, который вздрагивает, как только видит меня. Позволь признать правоту Моники де Мольнар. В конце концов, не все ли равно?

– Ради Бога, Хуан, замолчи! – умоляла Айме, неожиданно испугавшись. – Это Моника. Посмотри, она видела, смотрит на нас. Уходи, Хуан, уходи! Ради Бога, спрячься, уйди. Я скажу ей, что не с тобой говорила. Но сейчас уходи!

Хуан удалился, высокомерный и надменный, не опустив голову, не прячась. Айме попятилась, остановившись, чтобы перевести дух, и затем зашагала медленным смущенным шагом до полузакрытой двери, в которую от страха вцепилась пошатнувшаяся Моника, ее колени подогнулись, словно ледяной холод вместо крови пробежал по венам. И сдавленным голосом упрекнула:

– Ты была с ним, я видела.

– С ним? С кем?

– Хватит этой комедии! Прибереги ее для других, Айме! Будь благоразумна и осторожна, если не хочешь, чтобы Ренато понял, что с тобой происходит.

– Не понимаю, что ты говоришь.

– Как ты можешь быть такой циничной?

– Пожалуйста, хватит. Вы все задались целью оскорблять меня?

– Как это все? Ренато и этот человек, не так ли? В первую очередь этот мужчина, который смотрит на тебя, как на последнюю шлюху. Если бы ты слышала, как он говорит о тебе, если бы слышала, с каким глубоким и грубым презрением оскорблял тебя, оскорбляя этим всех женщин.

– Замолчи! – оборвала ее недовольная Айме.

– Полагаю, ты пресмыкаешься перед ним и даешь ему позорное право так обращаться с собой.

– Я дала ему то, что хотела, а тебе не позволю вмешиваться в мои дела, говорить, когда тебя никто не спрашивает. Что ты знаешь о жизни или о чем-либо вообще?

– Это мне нужно спросить тебя, что ты знаешь о честности и стыде?

– Моника, мое терпение иссякает!

– А у меня, у меня… Надолго ли хватит моего?

– По мне можешь делать, что хочешь, – изрекла Айме вызывающе. – Хотя, конечно, ты не сделаешь ничего, никуда не пойдешь, потому что ничего не сможешь. Лучше сказать, единственное, что ты можешь – вернуться в монастырь – это самое мудрое решение, а если не хочешь быть монашкой, уезжай в свой дом в Сен-Пьере, где ты, собственно, и должна быть. Уезжай и увези маму; уезжай и оставь меня в покое, потому что здесь ты не нужна мне!

– Я уеду с одним условием: если ты заставишь уехать Хуана. Если он действительно уедет, уедет с Мартиники, я, я…

– Ты бы уехала, если бы я дала тебе слово, что Хуан уедет?

– Я бы уехала после того, как увидела его отъезд. Я слишком хорошо знаю тебя, к несчастью.

– Ну если ты со мной знакома, то знаешь, что я ни от чего никогда не отказываюсь, ни от удовольствия, ни от богатства, имея и то и другое.

– Чего ты добиваешься?

– К чему стремлюсь, это ясно, а как я этого достигну, это уж мое дело. Для твоего же блага, Моника, советую тебе уехать. Я не хочу идти против тебя и случайно тебя уничтожить, но как честный противник, предупреждаю, как предупреждала сотню раз, а это последний, Моника. Уйди с моей дороги, потому что в решающую минуту я ни на что не посмотрю!

– Это не твоя дорога, и ради твоего же блага я ее перекрою.

– Хватит, Моника, в этой жизни я ставила на карту все. Эта битва столь серьезная, что от нее зависит моя жизнь. Не пытайся вмешиваться, потому что будешь первой жертвой.

– Послушай, Айме, я хотела уйти, оставить тебя, подумала, что возможно ты права, что твоя жизнь принадлежит тебе, как и твои любимые мужчины принадлежат тебе. Я хотела отказаться от всего, даже от права защищать Ренато от твоей подлости; хотела уйти, но кое-кто со слезами умолял меня, чтобы я этого не делала. А знаешь, кто? Наша мать! Несчастная мать, от которой ты не позаботилась ничего скрыть, которая живет в ужасной тревоге от того, что ты можешь натворить, и с тобой может что-то случиться. Наша несчастная мать, чьи последние дни ты огорчала бесчестием, чью седину хочешь запятнать скандалом, недостойным поступком. Не только из-за себя, не только из-за Ренато, из-за матери прошу тебя, Айме… – Моника вдруг прервалась, и удивленно воскликнула: – О, Ренато!

– Да, это я, – подтвердил он, приближаясь. – Что происходит, Моника?

– Ничего, мы разговаривали. Почему ты вернулся так быстро?

– По счастливой случайности. Только что оседлали мою лошадь, как я увидел Хуана. Мне пришло в голову попросить его занять свое место, и он добровольно согласился. Довольный и удивленный, я дал ему широкие полномочия, и он только что выехал по первому поручению в качестве главного начальника у работников усадьбы. Разве не здорово? Ты не рада, что я почти сразу же вернулся, Айме?

– Конечно! Я всему рада, твоему возвращению, хорошему настроению Хуана, мне не на что жаловаться, кроме как решению Моники оставить нас.

– Оставить? – удивился Ренато.

– Поэтому мы и спорили. Моника настаивает вернуться в Сен-Пьер с мамой. Она говорит, что для медового месяца чересчур много людей в доме, и она уезжает от нас, Ренато.

С дьявольской улыбкой Айме повернулась в сестре, которая на миг оказалась в замешательстве от ее цинизма и неожиданной наглости. Она собралась возразить, повысить голос с неистовством, которое не могла сдерживать, но ее глаза столкнулись с глазами Ренато, в которых появилось выражение досады и раздражения. Для него она лишь посторонняя, дерзкая и капризная; но это длилось мгновение, меняясь на благородное и мужественное лицо, зажигаясь выражением доброты, достигая глубин сердца Моники, он мягко объяснил:

– Эту тему мы уже обсуждали несколько раз. Я считал, что она полностью улажена. Конечно, у меня нет права силой тебя удерживать, если ты хочешь уехать, Моника. Я просил тебя, умолял, с братской откровенностью рассказал даже свои эгоистичные мотивы, чтобы ты нас сопровождала. Если ты хочешь уехать, как я могу перечить? Лишь могу попросить у тебя прощения. Ты приехала отдохнуть, а я нагрузил тебя работой. Ты искала спокойствия, а я бросил на тебя груз всех моих самых тяжелых забот. Но могу поклясться, что не думал злоупотреблять. Ты уже видела, что я только что подключил Хуана к своим планам и…