Дара. Анонимный викторианский роман

— А что мне сказать доктору Кирсли? — спросила я, пытаясь прийти в себя от обрушившихся на меня новостей. Эти титулы, тысячи акров земли, мужчины-любовники — все это совершенно сбило меня с толку.

— Доктор Кирсли? Ах да, с этой стороны могут быть неприятности. Для вашего будущего положения в обществе будет лучше, если он вообще ничего обо всем этом не узнает. Сколько вам нужно времени, чтобы собрать все свои пожитки? Мы могли бы скрыться прямо сейчас, пока он не вернулся к вам в комнату.

Я бросила в кожаную сумку кое-какую одежду и последовала за Чарльзом вниз по черной лестнице, к двери, выходившей с тыльной стороны дома. Едва мы оказались на свежем воздухе, как припустили бегом через большую лужайку перед домом, к ожидавшему Чарльза экипажу.

— Поторопись, Болдуин, — крикнул он кучеру, — гони в Чейни-хаус.

Оказавшись в мягком полумраке уютной кареты, я откинулась на сиденье и попыталась перевести дыхание. Чарльз заботливо приобнял меня за плечи, и я благодарно прижалась к нему, чувствуя себя надежно защищенной в его уверенных объятиях. Он нежно поцеловал меня в губы, и я ответила на его поцелуй со всей страстью, которая так долго копилась во мне и не находила себе выхода. Своими прохладными пальцами он расстегнул пуговицы моей блузки и стал осторожно поглаживать твердеющие соски. К моему удовольствию, он обходился с моим телом нежно, умело и без всякого смущения. Казалось, его руки успевают быть одновременно везде. Когда его палец мягко, но настойчиво проник между моими бедрами и стал скользить вдоль обильно увлажнившихся губ моего входа, я широко развела колени и, закусив губу, выгнула спину, жадно впитывая его ласку.

Он нежно поцеловал меня в губы, и я ответила на его поцелуй со всей страстью, которая так долго копилась во мне…

Когда наконец кучер остановил лошадей на Кэтрин Плэйс, перед домом Чарльза, моя одежда была в изрядном беспорядке. К счастью, в такой поздний час на этой тихой улочке, возле Букингемского дворца, не было ни одного прохожего и никто не видел, как я вышла из кареты и прошла в дом. В холле Чарльз взял со столика специально оставленную для него зажженную свечу в фарфоровом подсвечнике и, освещая мне дорогу, проводил меня к себе в спальню.

Срывая с себя одежду и разбрасывая ее по комнате, мы бросились друг другу в объятия. Когда я почувствовала, что его член, освободившись от пут, вырвался наружу и уперся мне в грудь, у меня перехватило дыхание. Я взяла его в руки и восхищенно наблюдала, как он твердеет и крепнет в моих пальцах, как вздуваются на нем голубые жилы, и не могла оторвать глаз от этого зрелища. Я опустилась перед ним на колени и, держась за него руками, стала осторожно ласкать кончиком языка его побагровевшую, тяжелую головку. Чарльз на мгновение замер, потом его бедра рванулись вперед в порыве освобожденной страсти, и я едва не захлебнулась, когда он, закричав, протолкнул своего богатыря прямо ко мне в горло и из него горячей струей хлынуло семя.

Я не выпустила изо рта его бьющийся в агонии страсти член, продолжая крепко сжимать его губами. Едва я всосала в себя последние капли густой, горьковатой жидкости, как почувствовала, что его орудие стало еще тверже и крепче. Он поднял меня на руки и, бросив на кровать, накинулся на меня, как разъяренный буйвол, вторгаясь в мое нутро с какой-то яростной неутомимостью. Обхватив сильными руками мои ягодицы, он буквально насаживал меня на свое копье, вонзая его на всю глубину. Я высоко подняла ноги, закинула их к нему на плечи и с радостью покорилась его неистовству. Ритм и мощь его толчков все нарастали, хотя это и казалось уже невозможным, и так же росла буря чувств, которую пробудила во мне его страсть. Я перестала чувствовать свое тело, словно погрузившись в какой-то горячий водоворот. Мне казалось, что сейчас я сойду с ума, всем своим существом я жадно ждала этого блаженного безумия. Наконец острое наслаждение, пронзившее меня, как удар молнии, исторгло из моего горла торжествующий крик; проваливаясь в забытье, я почувствовала, как он затрепетал во мне, — в меня снова брызнуло его семя. Он медленно опустился на меня и крепко сжал в объятиях. Так мы лежали, прижавшись друг к другу разгоряченными, влажными телами, освобожденные от всех желаний, в блаженном прозрачном состоянии, которое французы, знающие в этом толк, называют «маленькой смертью».

Когда я пробудилась от долгого, спокойного сна, сквозь тяжелые занавеси высоких окон уже пробивались яркие солнечные лучи. Солнечные зайчики играли на темной, бархатистой поверхности дубовых панелей, покрывавших стены, и на ореховом паркете спальни, смягчая несколько угрюмое впечатление, которое могла бы произвести тяжелая, старинная мебель этой просторной комнаты. Разглядывая узоры, украшавшие расшитый полог, на четырех резных столбиках покоившийся над постелью, я потянулась и блаженно вздохнула. Видимо, мое движение пробудило Чарльза, потому что он, не открывая глаз, обнял меня и крепко прижал к себе.

— Доброе утро, леди Пэлроуз, — пробормотал он мне на ухо.

Так мы лежали, прижавшись друг к другу в блаженном прозрачном состоянии, которое французы называют «маленькой смертью».

— Так меня теперь зовут?

Он кивнул головой.

— Да. Твой Джеймс теперь стал седьмым обладателем титула лорд Пелроуз.

— И все, что ты рассказал мне вчера вечером, — правда?

— Что именно? — спросил он с улыбкой.

— О том, что Джеймс стал очень богатым, о его любовнике… этом Николасе Доуни.

— Конечно, правда. До самого последнего слова, — завершил Чарльз.

— Я не думаю, что нужно к нему идти. Что я ему скажу? Что стану делать? И… О Чарльз, куда я потом пойду? Ты же понимаешь, я не стану жить в одном доме с ними… Я просто не смогу.

— Ты можешь жить здесь. Я пробуду в Австралии не меньше двух лет. Во время моего отсутствия семейный поверенный будет платить слугам и заботиться о поддержании дома в порядке. Но для того чтобы прислуга, по своему обыкновению, не разленилась без хозяйского присмотра и ежедневных приказаний и не разучилась работать, было бы очень хорошо, если бы в это время в доме пожил на правах хозяина какой-нибудь надежный друг. Не согласилась бы ты сделать это для меня, пока я буду в отъезде?

— Чарльз, я не могу не удивляться твоей доброте и щедрости, но ведь у меня просто нет таких средств, чтобы давать слугам те приказания, к которым они привыкли у тебя.

— Чепуха, — заявил он. — Ты просто забываешь, что ты замужем за очень богатым человеком. Мы встретимся с ним сегодня утром и потребуем, чтобы он назначил тебе ежегодное содержание, которое дало бы тебе возможность вести образ жизни, соответствующий твоему положению в обществе.