Песнь любви

«Как же мне поступить, о сестра? Прошу тебя, ради Аллаха, помоги мне сегодня ночью!» — воскликнул я. И она сказала: «На глазах и на голове! Но только если ты послушаешься моих слов и будешь повиноваться моему приказу, нужда твоя будет исполнена».

«Я слушаю твои слова и повинуюсь твоему приказу!» — воскликнул я. Тогда она сказала: «Когда настанет время уходить, я скажу тебе», — а затем прижала меня к груди и, положив меня в постель, до тех пор растирала мне ноги, пока дремота не охватила меня. Когда же я погрузился в сон, она взяла опахало, села у изголовья и обвевала мое лицо до конца дня. Лишь под вечер она разбудила меня, и, проснувшись, я увидел, что она сидит около меня с опахалом в руках и так плачет, что слезы промочили ей одежду. Увидев, что я проснулся, она спешно вытерла слезы и принесла мне еды. Я стал отказываться, но Азиза сказала мне: «Разве я не говорила тебе слушаться меня?». И я принялся есть, не противореча ей, и она клала мне пищу в рот, а я жевал, пока не наполнился. Потом она напоила меня отваром грудной ягоды с сахаром и, вымыв мне руки, осушила их платком, а затем обрызгала меня розовой водой. И я сидел с ней в полном здоровье.

Когда же стемнело, Азиза надела на меня одежду и сказала: «О сын моего дяди, бодрствуй всю ночь и не засыпай. Она придет сегодня только в конце ночи, и если захочет Аллах, ты сегодня встретишься с нею. Но не забудь моего наставления». Я вновь увидел слезы в ее глазах, и моему сердцу стало больно, оттого что она так много плачет. «Какое же наставление?» — спросил я. И она напомнила: «Когда будешь уходить от нее, скажи ей стих, который я раньше говорила».

Я запомнил все и ушел от двоюродной сестры радостный, а придя в сад, вошел в помещение сытый, и сел, и бодрствовал до четверти ночи. Затем ночь показалась мне длинной, как год, но я сидел, бодрствуя, пока не прошло три четверти ночи. Тогда уж закричал и петухи, и я почувствовал сильный голод из-за долгого бдения. И не смог терпеть, и подошел к столику, и ел, пока не насытился, а потом голова моя отяжелела, и меня поклонило в сон. Вдруг я увидел свет, который приближался издалека. Тогда я встал, вымыл руки и рот, разбудил свою душу и через малое время увидел вдруг, как та женщина приходит с десятью девушками, и она между ними — как луна между звезд. На ней было платье из зеленого атласа, вышитое червонным золотом. О такой сказал поэт:

И, увидев меня, она засмеялась и воскликнула: «Как это ты не заснул и сон не одолел тебя? Раз ты бодрствовал всю ночь, это означает, что ты — влюбленный, так как примета любящих — не спать ночью в борьбе со страстями».

Затем она обратилась к невольницам и подмигнула им. Те удалились, а она подошла ко мне и прижала к груди своей. Она поцеловала меня, а я поцеловал ее. И это была ночь радости для сердца и прохлады для взора. Как сказал о ней поэт:

И мы легли вместе и проспали до утра, и тогда я хотел уйти, но она вдруг схватила меня и сказала: «Постой, я тебе что-то скажу». Я остановился, а она развязала платок и, вынув оттуда этот лоскут, разостлала его передо мною. И было там изображение газели вот такого вида, и я до крайности ему удивился и взял его. Тогда мы с нею условились, что буду приходить к ней каждую ночь в этот сад. Потом я ушел от нее радостный и от счастья забыл тот стих, который сестра мне поручила сказать. А женщина, давая лоскут с изображением газели, сказала: «Это работа моей сестры». «Как же зовут ее?» — спросил я. И она ответила: «Ее имя — Нураль-Худа. Храни этот лоскут». И мы простились, и удалился я радостный.

Войдя же домой, я нашел, что двоюродная сестра моя лежит и плачет. Но, увидав меня, встала, смахнула слезы, подошла, поцеловав меня в грудь, и спросила: «Сделал ли ты так, как я тебе поручила, и сказал ли стих?». «Я забыл его, и меня от него отвлекло не что иное, как изображение этой газели», — признался я, раскрыв лоскут перед Азизой. А она поднялась и села, будучи не в состоянии терпеть. И, проливая из глаз слезы, сказала она такие два стиха:

А окончив стихи, сказала: «О сын моего дяди, подари мне этот лоскуток!». И я подарил его ей, а она взяла его и стала рассматривать, что на нем.

Когда же мне пришло время уходить, Азиза сказала: «Иди, сопровождаемый благополучием, а когда будешь уходить от нее, скажи ей тот стих, который я говорила тебе раньше». «Повтори его!» — попросил я ее. И она повторила, а после я пошел в сад и поднялся в помещение, и нашел там свою возлюбленную ожидающей. Увидев меня, она поднялась и поцеловала меня, потом уселась ко мне на колени, и мы поели и выпили, и удовлетворили свои желания, как раньше. А когда наступило утро, я сказал ей тот стих, что просила прочесть Азиза:

И когда она услышала эти слова, из глаз ее пролились слезы, и она сказала:

А я запомнил этот стих, радуясь, что исполнил просьбу сестры. Когда же я пришел домой, то нашел Азизу лежащей. Мать моя сидела у ее изголовья и плакала о том, что с ней сталось, а увидев меня, она сказала: «Пропади ты, о двоюродный брат своей сестры! Как ты можешь оставлять ее, когда ей нехорошо, и почему не спрашиваешь о ее болезни?!».

Азиза, увидев меня, подняла голову и, сев, спросила: «О Азиз, сказал ли ты ей стих, о котором я говорила тебе?». «Да», — отвечал я ей. — Услышав его, она заплакала и сказала мне другой стих». «Скажи мне его», — попросила сестра. И, когда я его повторил, она горько заплакала и произнесла такое двустишие:

«Когда ты снова войдешь к ней, скажи ей эти два стиха, которые ты только что услышал», — просила меня сестра, а я ответил ей: «Слушаю и повинуюсь».