Маша Королева - Мечта мужчины, или 129 килограммов нежности

За окном мелькнула церквушка, какая-то чересчур отчаянно нарядная для этого хмурого вечера. Она была похожа на невесту, которой вздумалось прокатиться в метро. Я подумала, что церковь — это хороший знак. И заторопилась к выходу.

В церкви было тепло и пахло расплавленным воском.

— Косынку повяжи, корова бестолковая! — прокричала мне вслед бойкая старушонка в телогрейке и стоптанных, некогда лакированных туфлях.

Косынки, равно как и другой одежды, у меня не было, и я повязала на голову тонкий шерстяной шарф. В свою новую жизнь я взяла только пару сменного белья да упаковку колгот — все остальное мне предстояло приобрести на месте.

Я не могла вспомнить, когда была в церкви в последний раз. Молиться я не умела. Протянула сторублевую бумажку продавщице свечного ларька и услышала неприветливое — сдачи нет! Я улыбнулась — на нет и суда нет, сдачи не надо. Женщина, продающая свечи, подобрела и даже раздвинула вялые губы в улыбке. Сколько вам свечей, спрашивает. Одну, говорю ей. Она удивилась, но промолчала. Показала, куда свечку ставить.

Я несколько минут посмотрела на дрожащее оранжевое пламя. Пробормотала: «Да успокоится душа его». Вздрогнула, вспомнив кровавое пятно на деревянном полу.

— Вы не имеете права меня не пустить! — Хриплый крик отвлек мое внимание от бездумного созерцания торжественно-спокойных иконописных лиц. Я обернулась — на церковном пороге стояла невысокая женщина лет тридцати семи — сорока в нарядном приталенном пальто и застиранном платке. Дорогу ей преградила та самая воинственная бабка, которая обозвала меня коровой.

— Еще как имею! Топай отсюда. Топай, кому говорят.

— Вы за это ответите.

— Это ты мне ответь, кто тебе морду-то разукрасил? Церковь — место не для алкашей.

— Да пошла ты, — спокойно сказала неудавшаяся прихожанка.

Я отвернулась. Куда я попала? Грубость бедности — к этому надо относиться с философским спокойствием. Но одно дело наблюдать подобную сценку из окна хорошо протопленного авто, а совсем другое — стать ее непосредственным участником. Неужели эта вредная бабка и эта женщина, лицо которой посинело от свежих гематом, отныне и есть мое окружение? Значит ли это, что через какое-то время и я стану одной из них? И некто, увидев меня из окна своего автомобиля, скользнет равнодушным взглядом по моей немодной засаленной куртке и вздохнет — несчастная женщина, зависшая в бесконечности между растраченной на мелочи молодостью и пугающей нищей старостью.

…Я понятия не имела, куда мне пойти. Бело-золотая церковь, дрожащая свеча в память о том, кого я убила — все это выглядело по-киношному красиво и даже пафосно. Но я так и не решила самый главный вопрос: что дальше-то делать? У меня хватило смелости изменить внешность и сбежать из города, где найти меня проще простого. И вот я здесь, в глуши.

— Закурить не найдется?

— Не курю, — машинально ответила я и только потом сообразила, что со мной говорит та самая пьянчужка, которую не пустили в церковь. Выглядела она и правда не лучшим образом. Правый глаз — голубой и ясный, а вместо левого — мутноватая щелочка, окруженная филигранным черным синяком. Щека расцарапана, в уголках губ — запекшаяся кровь.

— Ну и правильно делаешь. Я тоже бросить пытаюсь, да все никак. Наверное, потому что мне жить скучно.

— По тебе не скажешь, — криво усмехнулась я.

— Артур Шопенгауэр говорил, что сигара может послужить хорошим суррогатом мысли, — прищурилась пьянчужка.

Я чуть не села прямо в скользкую грязь. С ума сойти можно от такой начитанности.

— Я директор школы, — улыбнулась она. — Меня Евгенией Викторовной звать, а тебя?

Я замешкалась. Наверное, не стоит говорить ей свое настоящее имя. Раз уж я решила, что меня больше нет, значит, мне придется забыть и собственное имя. Потому что отныне я буду…

— Анна, — откашлявшись, заявила я. Мне всегда нравилось имя Анна, а свое собственное неуловимо раздражало.

— Меня вот в церковь не пустили… Да ты все видела. Ты подумай, сволочи какие! Я разве виновата?.. Анна, а вы замужем?

Ее бесхитростное провинциальное любопытство меня скорее забавляло, чем раздражало. И потом — мне все равно нечего было делать. Может быть, эта любительница Шопенгауэра подскажет, где можно снять квартирку или найти недорогую гостиницу.

— Не замужем. А вы?

— А я, увы, да. Видите? — она провела ладонью по лицу. Ладошка у нее была маленькая и ухоженная, красивые миндалевидные ногти выкрашены персиковым лаком. — Это он меня оприходовал, муж. И это не в первый раз. Но на этот раз я решила, что с меня довольно. Ушла от него вчера вечером. У меня домик есть на окраине, деревянный. Конечно, тяжело одной в доме. Там печь. Да и денег теперь не будет… Степка, он хоть и пил, зарабатывал хорошо. Он при мебельной фабрике водитель… Ну а вы?

Я растерялась. Эта Евгения Викторовна, по всей видимости, ожидала от меня ответной истории, лаконичной, но откровенной.

— А что я?

— Вы не местная, сразу видно.

— Это почему же? — Я немного занервничала. На мой собственный взгляд, с черными лохматыми кудряшками, с пятнами автозагара на лице я ничуть не выделялась из безрадостной толпы.

— Не знаю. У вас глаза разные. И взгляд… такой…

— То есть как это — глаза разные? — испугалась я.

— Один карий, другой голубой, — пожала она плечами, — как будто бы сами не знаете.

Я поморгала. Проклятые контактные линзы. Никогда не умела правильно с ними обращаться — и вот результат. Если я вытащу при ней линзу, это будет выглядеть подозрительно. Тетка моей степени растрепанности вообще не должна знать о том, что такое контактные линзы.

— Как у Воланда, — рассмеялась она, и мне стало немного не по себе.

— Да, вот такая ошибка природы.

— Но смотрится красиво, вам даже идет, — поспешила заметить она. — Так вы надолго к нам?

Я вздохнула:

— Не знаю. Ничего не знаю… Понимаете, у меня такая ситуация… Я вас немного обманула, когда сказала, что не замужем.

— В смысле? — насторожилась Евгения Викторовна. Она даже отступила на шаг назад. Знамо дело — и глаза разные, и обманщица в придачу.

Я усмехнулась. Правильно делаете, Евгения Викторовна, от таких, как я, надо держаться подальше. Целее будете. Если бы вы еще знали всю правду… Впрочем, ее вы, надеюсь, не узнаете никогда. Сейчас я вам придумаю красивую историю, по части художественного вранья я мастер спорта — всегда считалась натурой артистичной. Я набрала в грудь побольше воздуха.

— Был у меня муж. Правильнее сказать, есть муж. Только вот он сумасшедший.

— Пьет? — она спросила это, как мне показалось, с надеждой. Ей хотелось найти во мне товарища по несчастью.

И у меня хватило ума ее не разочаровать. Может быть, в тот момент я уже каким-то шестым чувством поняла, что директриса школы с внешностью загульной бродяжки может устроить мою судьбу?