Маша Королева - Мечта мужчины, или 129 килограммов нежности

— Но тогда мне придется бросить работу!

— Ну и что? Я, по-твоему, не зарабатываю? В моей типографии замечательно дела идут!

— Моя работа — это совсем другое. Она мне, можно сказать, жизнь спасла. И там мои подруги, и Эля.

— Разве твои подруги бросят тебя, если ты уйдешь из группы?

— У них просто не будет времени со мной дружить, — вздохнула она.

— Значит, это не настоящая дружба.

Эдику очень хотелось, чтобы она бросила шоу-бизнес. Оля понять этого не могла — если он так стесняется ее профессии, то зачем вообще возобновил с ней общение? Ведь в самом начале он делал вид, что его восхищает новая Оля, красивая и раскованная. Зачем?

А тут еще и Эльвира, которую Оля считала чуть ли не ангелом-хранителем, подлила масла в огонь.

— Он тебе не подходит, — мягко сказала она.

— Почему? — нервно вопрошала Оля.

Нервничала она потому, что убедительных аргументов «за» у нее не было. А значит… значит, Эля, как всегда, права. Ну, может быть, права не безоговорочно, но изрядная доля правды в ее безапелляционном заявлении уж точно была.

— Потому что вы разные. Когда-то давно он тебе понравился только потому, что обратил на тебя внимание. Ты же сама говорила.

— Да, — со вздохом подтвердила Оля, — но это было давно. И как будто не со мной. А теперь я всем нравлюсь, — она тряхнула осветленными волосами; жест, украденный у Влады.

Оля была блондинкой от природы, но стилист шоу-балета решил, что немного благородной платины в ее волосах сделает образ примы более ярким, объемным и гламурным. Стилист воспользовался краской «нордический блондин» — и вот Оля превратилась в Снежную королеву; правда, шелковистые волосы стали сухими и неприятными на ощупь — но то была жертва, принесенная на алтарь красоты.

— Любой мужик будет моим, — добавила Оля, словно саму себя уговаривая.

— Будет, — улыбнулась Эля, — если ты не сделаешь эту глупость.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурилась она.

— То, что ты могла бы стать настоящей звездой, понимаешь? Звездой! А твой так называемый Эдичка не даст тебе спокойно работать.

— Мы с ним уже выяснили этот вопрос. Сначала он и правда был против. Он сказал, что денег в семье и так будет предостаточно. И потом, ему не хотелось, чтобы я… Оля слегка запнулась, — позорила его перед партнерами по бизнесу. Но потом я его переубедила!

— Ох, Ольга, — покачала головой Эльвира, — я тебя не понимаю. Как у тебя может быть что-то общее с мужчиной, который тебя стесняется? Он ведь тебя не уважает. Да и ты… — Эля замолчала, не договорив.

— Что я? — вскинулась Ольга.

— Ты его совсем не любишь, — мрачно констатировала Эля, — ни капельки.

…Любишь, не любишь… Ольга зябко куталась в старую вязаную кофту, немодную, невнятного цвета, заношенную. Оставшуюся с тех времен, когда она ничего другого и не носила — только вот такие безразмерные вещи, словно специально созданные для старых дев.

Она и сама не могла понять, есть ли в сердце ее любовь. Если да, то почему она так спокойна, когда думает о мужчине, который скоро (месяц остался!) станет ее мужем? Если она не любит его, то почему ей так нравится спать, прижавшись к его плечу? Привычка? Страх опять остаться наедине с собой? А может быть, любовь — это и есть коктейль из этих двух составляющих, просто кто-то ее глупо романтизирует?

Да, скорее всего, так оно и есть.

Оля понимала, что, если Эдик вдруг исчезнет из ее жизни, одна она не останется. Она всегда сможет окунуться в ту загульную жизнь, полную новых впечатлений и новых мужчин, от которой она, честно говоря, успела уже устать. Об этом ли она мечтала, когда с замиранием сердца впервые выходила на сцену? Или когда зачарованно млела, просматривая эротические сны, а потом плакала, обнаружив себя в привычной своей стародевической спаленке? Когда по-детски отчаянно завидовала Владе, ее стройности, ее успеху, ее энергии?

Да, ей всегда хотелось быть легкомысленной. Она завидовала легкомысленным женщинам и мечтала стать одной из них. Она мечтала менять мужчин, как перчатки, жить в свое удовольствие, порхать, веселиться, знакомиться и расставаться. Но вблизи эта жизнь в стиле «калейдоскоп» показалась ей не такой уж интересной и очень, очень утомительной.

Оля устала.

Она все чаще прогуливала репетиции и все реже выходила «в свет». Лучшие московские вечеринки обходились без толстушки-веселушки Оли Бормотухиной. Новые туфли от «Гуччи» пылились в шкафу. Она наигралась в светскую львицу и решила, что пора начать новую игру — игру в хозяйку, жену, а возможно (чем черт не шутит?), и мать. Оля неумело готовила, утюгом прожигала дыры на Эдиковых дизайнерских рубашках, влажной шваброй размазывала по полу грязь.

Она лихорадочно пыталась создать уют — купила новую скатерть, вызвала мастеров для побелки потолка в ванной, заменила немодную хрустальную люстру на модную металлическую. Бесполезно — все валилось из рук.

А Эдик был доволен. Он наивно решил, что Ольга наконец угомонилась. Фальшиво улыбаясь, он с преувеличенным энтузиазмом нахваливал приготовленные горе-хозяюшкой пригоревшие котлеты. Переигрывал немного. Видеть его радостное лицо ей было невмоготу. Неужели он не понимает, как ей трудно?

Прошло несколько недель, день свадьбы неумолимо приближался. Оля Бормотухина наконец рискнула признаться самой себе: она запуталась. Заблудилась, как грибник-дилетант. Да, ей больше не хотелось «порхать». Когда-то она мечтала о череде ничего не значащих любовников, и вот ее мечта сбылась. Теперь Ольга возжелала домашнего уюта с любимым мужчиной. Мужчина у нее был, но он был…

…Он был нелюбим.

Когда Оля это осознала, ей сразу же стало легче.

Их разрыв не был болезненным.

Они поговорили, как друзья. Эдик, казалось, даже не очень расстроился — признаться честно, это ее немного задело. Почему-то Оля думала, что он будет угрожать ей немедленной физической расправой, а она — печально вздыхать и мудро улыбаться в ответ. Но это Эдик мудро улыбался, а Оля невнятно бормотала что-то о том, что она, мол, не готова к семейной жизни, что она еще не до конца повзрослела, что замужество нынче не в моде…

И вот он ушел, пообещав звонить (естественно, впоследствии они так ни разу и не созвонились). А Ольга, приободрившись, накупила новой одежды на пять тысяч долларов и вновь стала посещать репетиции и вечеринки.

Она пыталась встряхнуться, но все равно это было уже не то…

И вот тогда, только тогда Оля вдруг осознала, что яркий глянцевый мир, в который ей таким невероятным способом удалось попасть, на самом деле является галлюцинацией. Пластмассовым домиком для Барби, бездушно усредненным, как мебель из ИКЕА, удивительно похожим на настоящий дом, но все-таки надуманным и неживым.