Маша Королева - Мечта мужчины, или 129 килограммов нежности

— Да и ты изменился, — Оля насмешливо взглянула на его ботинки. — Что, так хорошо идут дела в типографии?

— Неплохо, — просиял он. — Я немного расширил производство. Теперь печатаю еще и рекламные листовки.

— Что ж, рада за тебя.

— Оль… А что ты сегодня делаешь?

— Еду домой и отсыпаюсь, — вздохнула она, — непростая у меня работа… Была очень рада тебя увидеть. Передавай всем привет. Хотя… У нас вроде бы нет общих знакомых. Не считая, конечно, той девушки… не помню, как ее звали. Но она еще носила розовую шубу.

— Ты имеешь в виду Дашку? Мы с ней расстались давно! У меня сейчас никого нет.

— Поверь, меня это не интересует, — примирительно улыбнулась Оля. — Впрочем, могу познакомить тебя с кем-нибудь из моих подруг. А хочешь, с сестрой сведу, с Владой. А то она сейчас тоже одна.

— Все издеваешься, — поскучнел он. — Слушай, а может, я тебя домой отвезу? Я вообще-то хотел пригласить тебя на ужин, но раз уж ты так хочешь спать… Хоть чем-то буду тебе полезен.

— Ну, не знаю, — задумчиво протянула Оля. Она не успела вызвать такси и надеялась договориться о машине с дирекцией клуба. Ловить частника казалось ей опасным — времени половина второго ночи, а на ней ярко-фиолетовая юбка и дубленка в тон. Москвичка, одетая чуть ярче окружающих, рискует нарваться на серьезные неприятности, особенно если дело происходит ночью.

— Да ладно тебе, соглашайся! Я тебя вмиг домчу. Заодно и поболтаем.

— Ну хорошо, — решилась она.

— Здорово! Полчаса назад я думал, что меня и близко к тебе не подпустят. И вот теперь повезу тебя домой.

— Повезло тебе, — усмехнулась Оля.

С одной стороны, ей было лестно взять реванш. С другой — почему-то от его радостного внимания к щекам приливал румянец, а в животе порхали бабочки. Нехороший симптом, опасный. К тому же она вдруг поняла, что ее обида давно прошла. Она прекрасно помнила, как весело было ей поедать в его компании кесадилью. Она помнила, как выбирали они духи для его мамы. И долгие телефонные разговоры — как она когда-то ждала его звонка! А вот тот вечер, когда она горько рыдала в туалете театра, узнав о существовании Даши, ей почему-то вспоминать не хотелось. Сейчас ей казалось, что это мелочь, не достойная того, чтобы о ней задумываться.

«Он же просто до дома меня проводит, — успокоила она себя. — Что в этом такого? Оставлю ему неправильный номер телефона, и больше мы никогда не увидимся. А если так, то и сомневаться нечего!»

А на улице ее ждал очередной культурный шок. Он подвел ее не к раздолбанным «Жигулям», а к новенькой блестящей приземистой «хонде» цвета «мокрый асфальт». Картинным жестом распахнул перед Ольгой дверцу:

— Прошу, мадам!

— Красиво жить не запретишь?

Оля не слишком уютно чувствовала себя в гоночных машинах. Ей было тесно. К ее габаритам больше подошел бы квадратный вальяжный джип, как у культуриста Колоскова. Но Эдуард ничего не заметил. Он явно гордился своим авто. Перед тем как тронуться с места, он показал ей, как можно изменить положение кресла. При этом Эдику пришлось через нее перегнуться, и в какой-то момент Оля решила, что это повод для поцелуя. Но он всего лишь демонстрировал ей возможности своей машины. А она разнервничалась и даже пожалела, что согласилась поехать с ним. Вызвала бы такси, как обычно. Конечно, пришлось бы подождать минут сорок в душной опостылевшей гримерной, зато никто не посягнул бы на ее внутреннее спокойствие.

— О чем задумалась?

Она ненавидела этот вопрос. Если человек замолчал, это вовсе не значит, что он о чем-то задумался. Оле уже во второй раз за этот вечер вспомнился культурист Колосков. «О чем ты думаешь?» — это был его фирменный постельный вопрос. После секса она лежала на смятых простынях, расслабленная, с закрытыми глазами, а этот идиот напряженно всматривался в ее лицо и интересовался, о чем она думает. Наверное, Колоскову казалось, что она думает не о том, о чем надо было бы.

— Ни о чем, — пожала плечами она, — я просто устала.

— Тяжело тебе приходится?

— Вот еще! — фыркнула Оля. Не хватало, чтобы он ее жалел. — У меня замечательная жизнь. Концерты, вечеринки. Но работаю я и правда много.

— Честно говоря, я удивлен, что ты выбрала, — он замялся, подбирая правильное слово, — сцену.

— Это еще почему? — насторожилась она.

— Ты всегда была такой… скромной.

— Ты просто плохо меня знаешь. И потом, я изменилась.

— В таком возрасте люди не меняются, — мягко возразил он.

— Меняются. Вот ты раньше выглядел как деревенщина, а теперь у тебя ботинки из кожи питона.

— Это подделка, — застенчиво признался Эдик. — И что, правда?

— Ты о чем?

— О том, что я выглядел, как деревенщина?

— Конечно правда! В тебе и сейчас есть… что-то не то! — она уже не могла сдержать улыбки.

— Вот и здорово! А то я уже испугался, что выгляжу, как гангстер.

Немного помолчали. Его молчание было задумчивым, Олино — осторожным. На самом деле ей хотелось о многом его расспросить и о многом ему рассказать — ведь у нее совсем не было старых друзей. Единственный близкий человек — Влада — стал невозможно далеким, и все из-за глупой бабской зависти. Кстати, этим ей тоже не с кем было поделиться. Но она боялась подпускать Эдика ближе.

— А я о тебе часто вспоминал, — наконец выдал он.

— И по какому же поводу?

— Просто так. Как-то нехорошо все получилось. Тогда, в театре… Я тебе много раз звонил, хотел все объяснить.

— Может быть, сейчас не стоит об этом вспоминать? Все-таки целый год прошел, это уже не актуально.

— Для тебя, может быть, и не актуально. А для меня — еще как.

— Я помню, тогда, год назад, ты тоже мозги запудривать умел, — вырвалось у нее.

Но Оля тут же себя одернула. Ну что она говорит? Если она будет его обвинять и показывать, что обижена, то он быстро почувствует себя хозяином положения. Хотя ей должно быть все равно, что он почувствует. Ведь она всего лишь согласилась на то, чтобы он подвез ее до дома. Она же собиралась оставить ему неправильный номер.

Но уже тогда что-то подсказывало ей, что все будет по-другому.

Ту ночь он провел у нее. Все как-то получилось само собой. Он расспрашивал о том, как вышло так, что Оля подалась в танцовщицы. Она увлеченно рассказывала. Он восторженно ахал, и ей это нравилось. Когда они подъехали к ее дому, она не рассказала и половины. Замолчала на полуслове, подумала и все же рискнула пригласить его на легкий поздний ужин. «Мы просто поговорим, — успокаивала она саму себя. — Поговорим, как старые хорошие друзья».

Их разговор начался за тарелкой салата, продолжился за кофе с амаретто. И закончился в постели, под еле слышный фортепьянный джаз. То, что случилось, казалось ей абсолютно естественным. Они ведь и правда были когда-то близкими друзьями, во всяком случае, она на это надеялась. Эдик так много значил для нее, можно даже сказать, она была в него влюблена.