Маша Королева - Мечта мужчины, или 129 килограммов нежности

Культурист Колосков был мужчиной на все сто. У него был квадратный волевой подбородок, как у голливудского секс-символа шестидесятых, — да, он вполне мог бы сниматься в паре, например, с Одри Хепберн. Его светлые волосы немного выгорели на солнце, его литые мускулы четко вырисовывались под черной футболкой «Хьюго Босс».

— Я в тебя влюбилась, — сказала Оля, чтобы не молчать.

— Я в тебя давно влюбился, — обрадовался Колосков. — Выйдешь за меня замуж?

— Посмотрим, — сказала Оля, подумав: «А почему бы и нет?»

На фабрике она объелась шоколадом так, что Колоскову пришлось вызывать «скорую». Пожилой врач с отвращением смотрел на толстую тетку в дорогом сарафане, скрючившуюся на кожаном диване в кабинете директора. Испуганный Колосков держал ее за руку. Все обошлось. Ей сделали промывание желудка, и через несколько часов культурист уже вез ее обратно в Москву.

Он был таким внимательным и нежным, что Оля растрогалась и подумала, что из него и впрямь получился бы неплохой супруг. К тому же ей недавно исполнилось двадцать шесть лет, да и перед родственниками оправдываться надоело. Феминисткой она не была никогда. Ей всегда хотелось, что называется, хлопать крыльями — создавать уют, готовить для любимого, воспитывать детей, гладить рубашки (правда, рубашек культурист не носил, но для него она могла бы прогладить и спортивные штаны) — короче, вращаться малой планетой вокруг раз и навсегда избранного солнца.

Было это в субботу, а в воскресенье утром он подарил ей золотое кольцо со скромным фианитом. Оля рассчитывала, что свадебный подарок будет более шикарным. Колосков мог себе позволить и настоящий бриллиант. «Наверное, мы еще слишком чужие, для того чтобы он мог вкладывать в меня деньги», — решила она.

В понедельник она вдруг с ужасом поняла, что не знает, как его зовут. Потому что с самого начала она так и называла его — Колосков. Его все так называли. Она собиралась выйти замуж за человека, имени которого не знала.

Оля позвонила Колоскову на мобильный и поделилась своим неожиданным открытием. Он рассмеялся и сказал, что его зовут Егор. Она немного разочаровалась — по ее мнению, это имя ему не подходило. Она повторила несколько раз: Егор, Егор… А потом по старинке стала называть его Колосковым.

Через месяц они отнесли паспорта в загс. А потом Колосков пригласил ее в ресторан «Краб-Хаус» и подарил еще одно кольцо — на этот раз с натуральным камнем и гравировкой «О. от Е.». Ольга расслабилась и подумала, что неплохо бы познакомить Е. с семьей О. Это будет своеобразный тест. Если Колосков выдержит пространный монолог тети Жанны о методах контрацепции или редких сексуальных извращениях, значит — он точно свой человек.

В ресторане «Краб-Хаус» оказался какой-то ушлый фотограф из светской хроники, который умудрился запечатлеть момент дарения кольца. На следующее утро их фотография появилась в одной из отдающих желтизной газет. Оля купила газету и ужаснулась: про нее написали: «жирная истеричная звезда эстрады умудрилась заарканить красавчика». Колосков тоже купил газеты. И тоже ужаснулся — ему показалось, что на фотографии он выглядит располневшим. А на носу — европейские соревнования по бодибилдингу.

Оля так и не познакомила его со своими колоритными родственниками. Потому что у них едва хватало времени друг на друга. Они виделись все реже. Ольга выматывалась на репетициях, Колосков тренировался целыми днями. Он стал больше внимания уделять своей внешности. Два раза в неделю посещал солярий, купил антивозрастной крем и прошел курс омолаживающего иглоукалывания. В итоге он выглядел, как стареющая фотомодель, Оля же больше была похожа на запущенную домохозяйку. От плотного грима у нее испортилась кожа, от хронического недосыпания под глазами залегли темные тени. Она выглядела гораздо старше своих лет, несмотря на то что бархатная маска дорогой косметики по-прежнему превращала ее в красавицу, которой завидовало полстраны.

Но Егор Колосков ничего этого не замечал, их редкие встречи были, как и раньше, маленькими внеплановыми праздниками со всеми полагающимися атрибутами — дорогое шампанское лилось рекой, букеты любимых ею лилий не успевали увядать до того, как им на смену приходили новые.

Это случилось за две недели до европейских соревнований. На репетиции Оля растянула ногу. В тот день она забыла специальные танцевальные туфли дома и вышла на паркет в обычных, как ей казалось, устойчивых уличных босоножках на невысоком каблуке. И вот результат — поскользнулась и упала, щиколотку прострелила острая боль. Вокруг нее столпились остальные танцовщицы. Кто-то сочувственно качал головой, кто-то заставил ее проглотить аспирин, а иные и посмеивались одобрительно — ведь теперь у них был шанс занять ее, Олино, место.

Эльвира была в ужасе:

— Не дай бог, перелом! У нас же вся неделя расписана, и народ хочет видеть именно тебя. Ты солистка.

Оля так и сидела на сцене, на полу, неловко подвернув под себя ногу. Она не обиделась на Элю за то, что та, вместо того чтобы посочувствовать ее боли, сокрушалась по поводу нарушения графика выступлений. Ольга знала, что для Эльвиры нет на свете ничего важнее балета «Вива, Рубенс!».

— Это не перелом, — неуверенно выдавила Оля. — Уже, кажется, поменьше болит.

— Точно? А где болит-то? — Эля несильно сдавила ее ступню. — Здесь?

Ольга коротко вскрикнула.

— Плохо дело, — весело заметила одна из танцовщиц, Вероника. Она давно хотела вернуть себе лавры солистки. Она не скрывала обиды на Элю за то, что та настояла, чтобы Оля заняла это место. Ведь выглядела Вероника не менее колоритно, чем «эта выскочка Бормотухина», — мелкие, как у негритянки, кудряшки обрамляли ангелоподобное лицо с огромными голубыми глазищами. Но Эля, как и прежде, считала, что в Веронике маловато огонька. Но теперь, когда у «выскочки» начались такие проблемы со здоровьем, у нее, Вероники, есть все шансы стать солисткой вновь.

— Вижу, — серьезно кивнула Эля. — Вот что, я сейчас вызову врача, а ты позвони своему Колоскову… Или как там его. Даже если перелома нет, тебе все равно надо домой.

— А если перелом есть? — возразила Оля. — Получится, что я зря его вызвала. А у него сейчас тренировка.

— Какая, к черту, тренировка, если здесь такое!

Врач констатировал растяжение. К разочарованию Вероники, Оле был рекомендован всего лишь двухнедельный покой. Конечно, побыть примой две недели — это лучше, чем ничего, но за такой короткий срок зрители не успеют полюбить новую примадонну, какой бы талантливой и огнеопасной она ни была.

Оля все же позвонила Колоскову. Никто из девушек не мог подбросить ее до дома — все были заняты на репетиции. Конечно, можно было вызвать такси, но как справиться с огромной сумкой, в которой аккуратно сложены концертные платья?