Ольга Тартынская - Такое кино

— Завтра я работаю, — ответила Аня.

— Где ты сейчас?

— Все там же, на многосерийном фильме. Проект продлили до конца декабря.

Тут в прихожей возник Тимофей.

— Привет, — сказал он, узнав Артема Ненашева.

— Привет, — кивнул тот.

— Идемте пить кофе, — предложил Тим, — я только что сварил.

Артем осторожно поставил у стенки завернутую в бумагу картину.

— Спасибо, я спешу.

Тим кивнул и вернулся в кухню. Ненашев внимательно взглянул в глаза Ане.

— Это он? — спросил тихо, почти одними губами.

— Да, — тоже едва выговорила она.

Артем сверкнул глазами, и что это значило, Аня не поняла. Он будто спохватился, притянул ее к себе и легонько поцеловал в губы. Затем стремительно вышел. Аня заперла дверь, взглянула на картину и унесла ее в свою комнату. Букет лилий тоже захватила с собой. Они пахнут одурманивающе, на ночь надо будет вынести…

Когда она вышла в кухню, Тим был погружен в книгу, а кофе, налитый в ее чашку, остыл.

— Я просила Артема привезти картину для выставки, — сказала она зачем-то.

Тим кивнул, не отрываясь от книги. Она пила невкусный остывший кофе и курила.

— Ты сердишься? — спросила она.

— Вовсе нет, на что? — тотчас ответил Тим, не поднимая таз.

— Тогда почему ты молчишь?

— Я читаю.

— Я же чувствую, что ты недоволен.

Тим наконец посмотрел на нее, и глаза его были стального цвета.

— Аня, ты абсолютно свободный человек, я тебе это уже говорил. И твоя жизнь — это твоя жизнь. Почему ты оправдываешься?

Она пожала плечами и снова спросила:

— Но тебе неприятно?

— Разреши мне удержаться от комментариев.

Аня умолкла, пережидая. Она понимала, что Тиму при всем его спокойствии, наверное, непросто принять происходящее. Если бы знать, о чем он думает. Невольно она засмотрелась на Тима. Какой же он красивый! Нет, не слащавой красотой модели с обложки, а настоящей мужской красотой. Ей нравилось, что брутальность не мешала ему заботиться не только о мышцах, но и о внешности.

Если мы, женщины, стараемся достичь идеала, продиктованного временем, претерпевая порою немыслимые муки во имя красоты, то и мужчины должны, наверное, соответствовать сегодняшним требованиям. Ходить в спортзал Тима вынуждала профессия, или одна из профессий, а заботиться о коже, о волосах, то есть «думать о красе ногтей» — его врожденный дендизм.

Еще мне нравится, что он не носится со своей болезнью, не жалуется, не ноет. Он живет полноценно и даже меня заставил забыть о своем недуге.

Конечно, где-то в глубине души она все время помнила о его болезни, но это никак не отражалось на их жизни, их взаимоотношениях. Может быть, это эгоизм? Или самозащита?..

Молчание затягивалось. Аня курила и все не уходила к себе. Тим усердно читал. Зазвонил телефон, лежавший на столе возле него. Тим взял его и ушел в свою комнату, бросив коротко:

— Извини.

Он всегда уходил говорить по телефону в другую комнату, считая неприличным разговаривать в ее присутствии, однако на этот раз Ане сделалось неуютно, показалось, что он сбежал от нее. Она никогда не ревновала, а тут вдруг представилось, что Тиму звонит женщина. Непременно женщина! Она едва удержалась, чтобы не пойти подслушать под дверью.

Что это я? Ведь знаю, что есть у Тима знакомые женщины, коллеги, да мало ли кто. Скорее всего, и на Мальте он не жил монахом, не обязан был хранить верность девушке, с которой расстался. Но… Нет, не надо. Кажется, я прирастаю к нему. Не хочу боли, не хочу больше отчаяния и тоски. Не хочу его терять!..

Аня поскреблась в его дверь и услышала:

— Входи.

Тим сидел в кресле, держа в руке мобильник, но разговор уже был завершен. Аня приблизилась к нему, забралась на колени и прильнула к груди. Тим обнял ее и прижал к себе. Глаза его сделались синими. Они ни слова не сказали друг другу, но теплота и нежность снова объединили их.

За окном лил дождь, а в их квартире бродил призрак семейного счастья. В сущности, я самая обыкновенная женщина, и мне нужно то же, что и всем. Как приятно быть слабой, податливой, нежной. Я ведь такая и есть: неуверенная в себе, беззащитная, только обросла толстой кожей и колючками, чтобы ни у кого не возникало желания обидеть. В этих теплых объятьях я как новорожденный младенец на руках у матери. Только не отпускай меня, Тим…

Утром они услышали, как кто-то подъехал к их дому и остановился у калитки. Окно в комнату Жени выходило на другую сторону, а чтобы спуститься вниз и посмотреть, кто же приехал, нужно было умыться, одеться, привести себя в порядок. Она прислушалась. Туринский вышел из комнаты и спустился по лестнице. Женя юркнула в ванную.

Пока умывалась и подкрашивалась второпях, все боялась услышать крики Анжелочки или что-то в этом роде. Одевшись в комнате, она спустилась. Туринский только что вернулся с улицы и вид имел озадаченный.

— Кто приехал? — не утерпев, спросила Мордвинова.

— Никто, — пожал плечами Виктор Алексеевич.

— А мне показалось, я слышала звук мотора… — растерялась Женя.

— Тебе не показалось, — Туринский взялся ставить чайник. — Кто-то пригнал мою машину и оставил у калитки.

— Ну и дела! — только и вымолвила Мордвинова.

Пока завтракали, вслух размышляли, кто бы мог это сделать и что все это значит. Ничего хорошего не ожидали от этой странной акции. Конечно, Туринскому нужна была машина. Дела требовали его появления в городе, далеко не все решалось по телефону. Однако машину могли пригнать только по приказу Анжелочки. Каковы мотивы ее поступка? Что еще замыслила неуемная звезда?

Довольно того, что она наняла адвоката и затеяла судебный процесс. Туринский нервничал. Мысленно он прощался со своим детищем — небольшой киностудией, на которой делал фильмы и организовывал фестивали в российских городах, устраивал крупные театрализованные праздники. С московской квартирой все было понятно и так: после развода не видать ее Туринскому как своих ушей: Виктор не собирался воевать с женой и требовать обмена. Однако больше всего душа болела за этот дом. И хотя никак по закону Анжелочка не могла его оттяпать, беспокойство терзало больного режиссера и скверно сказывалось на его самочувствии.

Женя пыталась его успокоить, прошерстила Семейный кодекс, проконсультировалась со Светкиным юристом.

— Она только грозится, давит на тебя! — горячо убеждала режиссера. — Ни квартиру, ни студию целиком она не может забрать!

— Да плевать на все! Пусть забирает, если ей нужно. Вот только этот дом… — бормотал Туринский. — Это наш с тобой дом!

Женя опять говорила о законе, о семейном праве, но сама тоже порой думала: кто их знает, нынешних адвокатов…

— Но зачем она вернула машину? Где логика? — удивлялась Мордвинова, моя тарелки после завтрака и составляя их в шкафчик.