Ольга Тартынская - Такое кино

Аня слушала и физически ощущала его боль.

— Почему же ты раньше не сказал? — прошептала она.

— Не хотел взваливать на тебя еще и это. Не хотел, чтобы ты воспринимала меня как инвалида: во всем остальном я вполне нормален.

Он усмехнулся, а она припала вдруг к его обнаженной груди и сильно прижалась.

— Но ведь нужно что-то делать, искать врачей, обследоваться, — бормотала она, силясь не плакать.

Тим пожал плечами:

— Все что нужно, уже сделано. С этим можно жить долго, а можно мгновенно уйти.

Аня вздрогнула и сильнее прижалась к нему.

— Ничего нельзя предугадать, — продолжил Тим, нежно гладя ее по волосам. — Теперь ты понимаешь, почему я не хотел втягивать тебя в свою жизнь.

— Нет, ты невыносим! — со слезами на глазах воскликнула Аня. — Будто это может что-то изменить!

— Я думал, может. Но видишь, я сам оказался недостаточно тверд в своем решении… — Тим крепко обнял Аню и прижал к себе. — Я так устал без тебя…

— Как ты меня измучил! — плакала Аня. — Неужели ты мне совсем не доверяешь?

Он не ответил, целуя ее шею. Аня гладила его руки, чувствуя под ладонью гладкую, как у девушки, кожу, любовалась его красотой и целовала сильную грудь. Возможно ли, что за этой прекрасной оболочкой скрывается страшный недуг, готовый поразить в любую минуту? И что же делать теперь, что делать? Она в страхе прижалась к спасительной груди Тима и закрыла глаза, чтобы остановить льющиеся слезы.

— Знаешь, почему они всего боятся? — рассуждал Туринский, сидя на веранде за ноутбуком и попивая крепкий чай с лимоном. — Потому что в Бога не веруют!

Женя рядом за столом чистила грибы, собранные в лесу во время утренней прогулки. Они говорили о современном поколении, которое боится болезней, старости, безобразия, несоответствия новому внешнему идеалу, всего. Они не уверены в завтрашнем дне и страшно одиноки, при этом последовательно отстаивают свою независимость, свободу от всяких обязательств.

— А ты веришь? — спросила Мордвинова без усмешки.

Туринский задумался, потом ответил:

— Ну, по молодости-то, ты знаешь, каким скептиком был. Потом жил не задумываясь, не было времени прислушаться к внутреннему голосу. А тут вот собрался помирать, и будто что-то открылось… Нет, не получается говорить об этом!

Женю опять больно кольнуло напоминание о его болезни.

— Страшно было? — спросила она тихо.

— Ничуть! Физиологический страх не имеет ничего общего с человеческим. Я был спокоен, будто все так и должно быть… Но, видно, рано. — Он озорно подмигнул Жене: — Надо нам с тобой, Женька, успеть кино настоящее сделать!

Все-таки Витька втянул ее в эту авантюру. В первый же день привел в свой кабинет, усадил в кресло перед старинным письменным столом, обтянутым зеленым сукном, раскрыл перед ней ноутбук.

— Будем писать сценарий!

— Да ты что, Туринский, какой сценарий? Я не умею и все забыла! — возмутилась было Женя, но тот ее не слушал.

— Лучше спроси, о чем, — лукаво щурясь, сказал он.

— О чем? — послушно повторила она.

— Ты знаешь, сейчас мода на байопики… — начал Туринский.

— На бай… что? — ерничала Мордвинова.

— Ну, на биографии известных людей. Я думал о классике по твоему совету, почитывал кое-что и знаешь кем увлекся? Ни за что не догадаешься!

— Ну? — спросила Женя, внимательно его слушая.

Туринский разволновался, заметался по кабинету, а она подумала, что ему нельзя так волноваться.

— Поспокойнее, Вить. Так кем увлекся?

— Алексеем Толстым!

Мордвинова не удержалась от разочарованного возгласа:

— «Красным графом»?

— Да нет, — остановился Туринский. — Константиновичем. О нем хочу снять фильм.

Он выжидающе помолчал, наблюдая за ее реакцией. Женя переваривала услышанное. Туринский опять взволновался.

— Я почитал о нем — уже после того, как пропахал его наследие — и, веришь, с такой трагедией столкнулся!

— Вот удивил! — рассмеялась Женя. — У нас что ни писатель, то трагедия.

Туринский обиделся:

— Ну, вот ты что знаешь о нем?

Женя пожала плечами:

— В общих чертах. Козьма Прутков, «Колокольчики мои», «Князь Серебряный». Да, еще вурдалаки всякие, ужастики.

Виктор Алексеевич подошел к шкафу, вынул из него внушительную стопку книг и сунул их Жене:

— Вот, изучай. Уверен, поймешь меня. Еще в интернете пошарь.

— Здесь есть интернет? — удивилась Мордвинова.

— Спрашиваешь! Поселок-то писательский, забыла?

Неожиданно для себя Женя с головой погрузилась в изучение биографии Алексея Константиновича и действительно открыла для себя трагедию гения. Драма в семейной жизни, неизлечимая болезнь, морфий… Одиночество и беззащитность гения, злая воля добродетельной супруги, страшная ошибка, стоившая ему жизни…

Они много говорили с Туринским, и постепенно вызревал сюжет сценария. Режиссера интересовал прежде всего такой аспект: гений и брак, гений и его востребованность, гений и его время.

— Понимаешь, — говорил он вечером у костра, когда они сидели, обнявшись, и смотрели на огонь, — гениев рождается в разы больше, чем требуется человечеству. А что делать тем, которые не занадобились? Которые даже не знают, что они гении? Так всю жизнь и мучаются: тоскуют, спиваются. Незавидная судьба…

Жене нравилось сидеть и у костра, и в его кабинете, читать, разглядывать полки с дисками и множеством видеокассет. Туринский признался, что рука не поднимается выбрасывать устаревшие носители. Оправдывался тем, что некоторые фильмы трудно найти даже в интернете, не то что на дисках. Так и хранятся на полках кабинета горы тяжеловесных кассет. Кажется, весь мировой кинематограф был представлен здесь. В гостиной имелся и DVD-плеер с огромным плоским экраном телевизора на всю стену и старенький видеомагнитофон.

После насыщенного трудового дня они устраивались на диване в гостиной и смотрели кино по рекомендации Туринского. Горел камин, согревая осенний воздух и сообщая дому особый уют и покой. Я теперь знаю, что такое рай, думала Женя. Это когда ты рядом. И именно здесь, в этом старом доме, возле камина, в окружении фильмов и книг… Нет прошлого, нет будущего, есть только сейчас и сегодня, ты и я…

Они много гуляли. Мордвинова настаивала на этом: свежий воздух необходим для укрепления здоровья режиссера. Да и сама она чувствовала себя намного лучше, чем в городе. Сердце перестало болеть, пропали отеки под глазами, лицо посвежело, глаза прояснились.

Работали они тоже много. Писали, читали, спорили, что-то переписывали, меняли, ругались. Места в доме было много, и каждый мог уединяться сколько угодно. Бывали дни, когда они предпочитали тишину и одиночество, но чаще их влекло друг к другу, чтобы поделиться новой мыслью, новой идеей или удачным сюжетным ходом. Сценарий рождался не в муках, а в согласном труде.