Максим Исаев - Оживление

В этом году я не так страдал от прихода весны, как обычно. А то всегда с наступлением тепла у меня начинается аллергия - слезятся глаза, закладывает нос, спать невозможно, и еще постоянно свербит в носу, будто там рассыпан красный перец. Но хуже всего, когда в конце мая зацветают тополя, и вся Москва покрывается липким белым пухом. И что только хорошего в этом ужасном времени года?

Хорошо бы мне тоже переодеться. После двух месяцев уличной жизни я превратился в страшную грязь и вонь. Как только она сидит рядом со мной? Вчера вот зашел я в один универмаг погреться, так вокруг меня сразу образовалось пустое пространство радиусом метров в десять, а какая-то девица в платочке с опущенными глазами, собирающая деньги на восстановление Храма Большой Свечи, зажала нос пальцами и, гнусавя, протянула мне кусочек мыла, чтобы я пошел и помылся. Где бы мне только можно было это сделать?

- Давай-ка тоже раздевайся и срочно смывай с себя всю грязь и вшей, в таком виде тебя со мной никуда не пустят, - сказала герцогиня, будто самой ей было все равно.

Конечно, в музее нет ванны и душа, но, слава Богу, в этой комнате была раковина и даже - настоящее чудо! - из крана текла горячая и холодная вода. Я достал мыло, подаренное мне девицей с опущенными глазами. Свалив свои лохмотья в кучу, я сразу замерз и открыл вначале только горячую воду. Кипяток обжег руки, но зато скоро стало тепло, и комната наполнилась паром, как в бане. А Вы смогли бы помыться с головы до ног, пользуясь только раковиной? Когда-то давно я уже так мылся в одном общежитии, где даже и горячей воды не было, правда, это было летом. Вымыть голову и тело до пояса ничего не стоит. А вот как быть со всем остальным? Стоя на куче своего грязного белья, я осмотрел комнату и вскоре увидел в углу половую тряпку и ведро - как раз то, что нужно, чтобы потом вытереть лужу. Герцогиня на меня даже не смотрела, зачитавшись Книгой Разврата, а я ее совсем не стеснялся, будто делал это при ней уже сто раз.

Вскоре, весь уже чистенький и в таком же, как у моей подруги, синем старом халате ГТГ, я подсел к ней за стол.

- Что пишут?

- Да ну, все одно и то же, одно и то же, ничего оригинального, язык тупой, сюжета никакого нет, какие-то несвязанные между собой обрывки скучных историй про мелких людей, высосанные из пальца проблемы, банальные герои, все как-то неестественно и несерьезно, в общем - дрянь. И, конечно, сплошные постельные сцены и мысли "про это". Как будто у автора в голове только сиси, жопы, многочлены и их сложение.

- Я тоже так думаю, и, знаешь, последнее время мне давно не попадалось ничего интересного, никто уже давно не читал ничего хорошего, и уж тем более, никто ничего не написал.

- Все хорошее уже давно написано, лучше классиков все равно никто не напишет, а времени искать среди груды свежей макулатуры чего-то нового ни у кого нет. Но мы с тобой отвлеклись от главного - пора бы переодеться!

- Как, ты хочешь опять натягивать на себя свое мокрое платье?

- Я же тебе уже говорила, сейчас тут выставка костюма, и мы сможем подобрать себе что-нибудь.

Она потрогала свои мокрые трусики, лежащие на батарее, - они еще не высохли, - и посмотрелась в зеркало. Синий халат с вырезом доставал ей почти до колен. Я встал с ней рядом.

- Мы с тобой как из одной психушки, - сказала она, глядя на наши халаты, и засмеялась. - Кстати, автор всей этой муры наверняка маньяк. Весной его надо держать где-нибудь в больнице имени Гиляровского, рядом с Матросской Тишиной.

Я вдруг подумал, что уже не помню, какой была моя первая жена. Может быть, эта девушка, стоящая рядом со мной в зеркале, и есть моя единственная спутница в жизни? Все в ней мне так знакомо, так близко, и даже вот эта родинка на ключице, длинные черные волосы, ее манера пить чай, ее маленькие ножки, и даже эти ее маленькие шелковые трусики, которые мы покупали, кажется, вместе к прошлому восьмому марта, когда я долго не мог оторваться от прилавка, на котором лежали полуобнаженные красотки разных размеров и фасонов и выставляли напоказ свои груди, животы, бедра, обтянутые синими, белыми, красными, черными и коричневыми чулками, лифчиками и трусиками. Она тогда, наверное, два часа подбирала себе лифчик, который подходил бы под ее маленькую грудь, но нужного размера и цены все не было, и тогда я, уже не в силах больше ждать и терпеть эту муку, пробил в кассе сто тысяч, сунул ей чек, и она, бедненькая, нашла себе, наконец, вместо лифчика эти маленькие прозрачные трусики, которые потом одевала только по большим праздникам.

- Ну, хватит, пошли наверх, - она оттолкнула мои руки, которые я пытался просунуть под ее халатик и проверить, все ли на месте, допила чай и открыла дверь в темный коридор.

В музее - хранилище мрака - вначале нам совсем ничего не было видно, потом в конце коридора засветилось синее окно, выходящее на берег Москвы-реки. Напротив музея, у самого берега, сиял огнями какой-то белый пароход, около которого выстроились дорогие лимузины. Над рекой разносилась танцевальная музыка, хлопки открываемых бутылок шампанского, смех и прочие звуки большого праздника. Ночь приближалась к своей середине, но на пароходе веселье только начиналось, к трапу подкатывали все новые машины, и из них выходили богато одетые дамы и господа.

- Давай скорее, видишь, к шампанскому мы уже опоздали, - заторопилась моя принцесса, - какие же они все красивые, мы тоже должны с тобой прилично одеться.

- Ты, кажется, хочешь вывести меня прямо из грязи в князи?

- Доставь мне такое удовольствие, мне так хочется кушать, не пить же нам опять этот грузинский чай первого сорта! К тому же ты так редко меня куда-нибудь выводишь, - сказала она мне что-то до боли знакомое, хотя мы не виделись с ней почти два месяца, и как я мог ее куда-нибудь пригласить, разве что на чердак или на лавочку.

- Хорошо, только давай договоримся, что сегодня я буду сам подбирать себе носки, а заодно найду и тебе платье по своему вкусу. Хоть раз в жизни я могу одеться как мне хочется?

- По-моему, ты в последнее время одевался исключительно по собственному желанию. Можно подумать, я тебя раньше плохо одевала! - начался небольшой семейный скандал.

- Ну все, дорогая, успокойся, я все сделаю как ты хочешь, - ответил я, решив, тем не менее, что поступлю по-своему.

Мы стали подниматься на третий этаж. Наверное, со стороны мы выглядели как привидения - голоногие люди в синих халатах в пустом музее. Хорошо, что по лестнице шла ковровая дорожка, я то ногам было бы очень холодно на мраморном полу.

Я захотел найти ей платье с большим вырезом. Весь третий этаж был заставлен стеклянными шкафами с европейской одеждой десятого-девятнадцатого веков. Пройдя по залу, я быстро определил, что максимальный вырез был в моде, как это ни странно, среди аристократок в канун Великой Французской Революции, что, несомненно, ускорило победу лозунга "Свобода, Равенство, Братство". Бедные аристократки сами вырыли себе могилу, привлекая к себе пристальное внимание простого народа. Но потом простой народ довел идею аристократии до конца. Чего стоит одна известная картина Делакруа с прелестной боевой парижанкой со своими орудиями наперевес, зовущая обалделую публику еще дальше! И помните, помните, там рядом с ней есть такой радостный мальчик с пистолетиком в руках? Да, к сожалению, таких девушек даже теперь, через двести лет после Революции, не встретишь на улицах Парижа. Что-то опять так захотелось в Париж!